— Спасибо, доктор, — сказал я. — Я вас понял.

И пошел ловить наглеца в коляске.

Дальнейшее лучше пересказать словами Марго. Чтобы не вдаваться в излишнюю детализацию переговоров, которые я поначалу повел с Кото. Когда втащил коляску в палату. Напомню, палата была одноместная и очень удобная для душевных бесед.

— Давай, родненький, поднимайся, — сказал я травмированному навсегда другу. — Доктор говорит, ты в норме!

— Вах, Алекс! Что эти убийцы в белых халатах понимают? Посмотри, ноги холодные, как горы.

— Не дури, Кот.

— Саша, ты ж меня знаешь.

— Кото, тебя Фро ждет, забыл? Во глубине сибирских руд.

— Подождет.

Ну и так далее. Теперь эти же события глазами Риты, так сказать, объективный взгляд: минут через пять, после того как мы с Котэ удалились в палату, раздался выстрел. И дикий вопль. Дверь палаты распахнулась — и оттуда, выписывая невиданные кренделя, вырвался орущий Кото. И гигантскими скачками, как кенгуру, помчался по коридору. За справкой. О полном восстановлении функций своих волосатых конечностей. Вслед за несчастным появился я. И, пряча пистолет в кобуру, сказал:

— Первый раз вижу, чтобы оружие так хорошо лечило. Эффективно, ей-ей!

Наверное, так оно и было. С единственной поправкой, что выразился я более эмоционально:

— Кото!……! Ты меня понял……..!

Так или иначе, но через полчаса мы загрузили брыкающегося Котэ в джип и под радость медперсонала, которому каскадер в коляске осточертел хуже контуженного при строительстве собственной дачи генерала из палаты № 157 (вояка прибыл принимать важный стратегический объект, и на его голову свалилось полотно шифера, вот такая неприятность), отправились на обед. В честь славной советской медицины. И нашу тоже.

Обед проходил в обстановке повышенной эмоциональности и витаминизации. Заехав на рынок, мы приобрели всевозможную экзотическую зелень, фрукты и овощи. И теперь сидели в каких-то кущах и общались друг с другом, как в райском саду.

Котэ выглядел именинником, когда понял, что может ходить по планете без посторонней пальбы. Лада и Коля ворковали, как птахи. Тетя Лена хлопотала по хозяйству и требовала от нас активного пищеварительного процесса. Процесс проходил успешно.

Я сидел напротив Маргариты, и какой-то клятый куст мешал мне… Равно как и ей… Проклятый куст мешал нам смотреть друг на друга. Вздохнув, мы начали пожирать эту зеленую дрянь. Неспешно, как млекопитающие.

— Привет.

— Привет.

— Как дела?

— Идут дела.

— Ты грустишь?

— Педро жалко.

— Какого Педро?

— Забыла?

— Ах, Педро!

— Голодный.

— Бедненький.

— А у нас пир горой.

— А поехали кормить его.

— Поехали кормить Педро?

— А почему бы и нет? Смотри, сколько объедков. Ему на неделю.

— Ты не знаешь Педро. Слопает сразу все. На всякий случай.

— Ну и хорошо. Пусть и у него будет праздник.

— Тогда вперед?

— Вперед.

Сборы наши были скоры. Елена Максимовна, узнав, что мы отъезжаем в родовое поместье Коровино, тут же приготовила две сумки. Одну побольше для нас. Поменьше — для Педро и возможной его подружки. Какой-нибудь Джульетты.

Вручая ключи от джипа, Панин предупредил, что бензопровод шалит… Я успокоил товарища: чему быть, того не миновать.

Прощаясь, Котэ заверил меня, что будет бегать каждый день. Вокруг дома. И через неделю выйдет на старт в Лужники. С юными спортсменками.

Потом Лада и Рита посекретничали о чем-то своем, девичьем. Наверное, читали стихи Степ. Щипачева о том, что любовь не вздохи на скамейке. (А что тогда? Вопли?)

Наконец мы все с праздничными воплями вывалились на лестничную клетку. С сумками. И букетом. Откуда цветы взялись, не знаю. Все вместе походило на проводы молодоженов в сладкий медовый месяц. На три дня. Я уж не рад был, что вспомнил про Педро. Если бы он знал, какие события возникли в связи с его бедолажной, беспородной персоной. Тут же потребовал бы титул дворянина и новое имя. Тузенбах, например.

Соседние двери начали открываться — публика повалила на лестницу. Смотреть жениха и невесту.

— Ты что-нибудь понимаешь, милый? — смеялась Рита.

— Ничего не понимаю, — нервничал я от такого внимания. Проклятый Тузенбах, так меня подвести!

Да, ещё у подъезда древняя бабуся, вместе с которой начинался век паровой машины, перекрестила нас и прошамкала:

— Щастья вам, детки.

— Спасибо, бабушка, — сказала Маргарита.

А я поставил перед бабулькой сумку побольше. В знак благодарности. За добрые пожелания.