– Ничего. Я знаю по горькому опыту, на какие затеи ты способна, и вовсе не намерен тратить свой отпуск, участвуя в твоих ужасных махинациях.

– Ты противный, - сказала она, и губы ее задрожали, а синие, как цветки льна, глаза налились слезами.
– Жутко противный… я тут одна в Венеции, без мужа, а ты не хочешь даже пальцем пошевелить, чтобы выручить меня в беде. Это не по-рыцарски с твоей стороны… ты гадкий… и… противный.

– Ну ладно, ладно, - простонал я, - выкладывай, в чем дело. Только учти, я не стану ни во что вмешиваться. Я приехал сюда провести несколько дней в мире и покое.

– Так вот, - начала Урсула, вытирая глаза и подкрепляясь глотком дюбонне.
– Я приехала сюда, чтобы, можно сказать, совершить акт милосердия. Дело чрезвычайно трудное, возможны ослижнения.

– Ослижнения?
– не удержался я.

Урсула осмотрелась кругом, проверяя нет ли кого поблизости. Так как поблизости было всего лишь около пяти тысяч веселящихся иностранцев, она посчитала, что может спокойно довериться мне.

– Ослижнения на высоком уровне, - продолжала она, понизив голос.
– Это должно оставаться только между нами.

– Ты хочешь сказать - осложнения?
– спросил я, желая придать беседе более осмысленный характер.

– Я сказала именно то, что подразумеваю, - сухо ответила Урсула.
– Может быть, перестанешь меня поправлять? Эти вечные попытки поправлять меня всегда были одной из твоих худших черт. Это ужасно неприятно, дорогой.

– Извини, - произнес я покаянно.
– Валяй, рассказывай, кто там, на высоком уровне кого ослизывает.

– Ну вот.
– Она понизила голос так, что ее слова с трудом доходили до меня сквозь окружающий нас гомон.
– Тут замешан герцог Толпаддльский. Я потому и приехала в Венецию, что Реджи и Марджери, да и Перри тоже доверяют только мне, и как герцог, разумеется, он просто душка, который страшно страдает от этого скандала, и когда я сказала, что приеду, они, конечно, сразу ухватились за эту возможность. Но ты не должен никому ни слова говорить об этом, дорогой, обещаешь?

– О чем я не должен говорить ни слова?
– озадаченно справился я, давая жестом понять официанту, чтобы принес еще выпить.

– Но я ведь только что тебе сказала, - нетерпеливо произнесла Урсула.
– О Реджи и Марджери. И Перри. И о герцоге, разумеется.

Я сделал глубокий вдох.

– Но я не знаю этих Реджи, Марджери и Перри. И герцога тоже.

– Не знаешь?
– удивилась Урсула.

И я вспомнил, как ее всегда удивляло, что я не знаю никого из широкого скучного круга ее знакомых.

– Нет. А потому, сама понимаешь, я затрудняюсь понять, в чем дело. Могу только представить себе самые разные варианты - то ли все они заболели проказой, то ли герцога поймали на незаконном производстве спиртного.

– Что за глупости ты говоришь, дорогой, - возмутилась Урсула.
– У него в роду нет алкоголиков.

Я снова вздохнул.

– Послушай, может быть, ты просто расскажешь, кто из них кому что сделал, учитывая, что я никого из них не знаю и, по правде говоря, предпочел бы не знать.

– Хорошо, - согласилась Урсула.
– Перегрин - единственный сын герцога. Ему только что исполнилось восемнадцать, и он славный парень, несмотря на это.

– Несмотря на что?
– растерянно спросил я.

– Несмотря на совершеннолетие, - последовал нетерпеливый и не очень вразумительный ответ.

Я решил не трогать очередную загадку.

– Продолжай, - сказал я, надеясь, что дальше все прояснится.

– Так вот, Перри учился в колледже Сент-Джонс… ну, ты знаешь, это жутко шикарная школа, про нее еще говорят, что она лучше Итона Харроу.

– Десять тысяч фунтов за триместр, не считая питание? Как же, слышал.

– Дорогой, туда принимают детей только самых видных родителей, - продолжала Урсула.
– Это такое же изысканное заведение, как… как… как…

– Как универмаг “Харродз”?

– Что-то в этом роде, - неуверенно согласилась Урсула.

– Итак, Перри учился в колледже Сент-Джонс, - напомнил я.

– Ну да, и директор не мог на него нахвалиться. И тут вдруг гром среди ясного неба.
– Она перешла на выразительный шепот.

– Гром? Что за гром?

– Среди ясного неба, милый, - нетерпеливо пояснила Урсула.
– Ты отлично знаешь, и вообще, не прерывай меня, дорогой, дай досказать.

– Я только этого и жду. Пока что я услышал только про какого-то герцогского сынка, про гром и даже не понял толком, при чем тут небо.

– Так помолчи и послушай, я все объясню. Ты совсем не даешь мне говорить.

Я вздохнул.

– Хорошо. Молчу.

– Спасибо, милый.
– Она сжала мою руку.
– Так вот, значит. До этого грома Перри отлично успевал. Тут в его школу явились Реджи и Марджери. Реджи взяли на должность учителя рисования, он ведь здорово пишет маслом, и гравирует, и все такое прочее, хотя, на мой вкус, он несколько эксцентричен, я даже удивилась, честное слово, что его взяли в такое изысканное заведение, где не очень-то жалуют эксцентриков, сам понимаешь.