— Как кончилась? — удивился я.

— Заволжье, потом Татария, Башкирия — и Урал! Раньше русская земля только до Волги была!

— А ты откуда знаешь?

— Книжки люблю читать! — усмехнулся Саня, и добавил:

— Слушай, как ты думаешь — если по полю мочкануть — пройдем?

— Ты водитель, тебе виднее. — пожал я плечами.

— А че? — вслух рассуждал Пеклеванный: — Врубить передний мост, блокировку, приспустить колеса, и на пониженной — вперед! Проскочим! Айда, лезь в машину, поехали!

— Ты уверен? — с сомнением покрутил я головой: — А если застрянем?

— Не застрянем! Вездеход у нас или че? Давай, давай, поехали! И чего я, дурак, раньше не додумался!

Мы сели в кабину, Саня завел двигатель, подергал за какие-то рычаги, стравил воздух из шин, понизив давление, и решительно газанул: «Вп-перед, холера!».

От толчка проснулся Смирнов, окинул взглядом происходящее, проворчал: «Раньше нельзя было, что ли?», и снова уснул.

«Камаз» взревел, подмял по себя сугроб, который намело рядом, и тяжело сполз в кювет. На секунду мне показалось, что мы застряли — машина ткнулась кабиной в снег, застыла, но сразу же поползал вперед, выравнялась, и через мгновение выехала на поле, где снегу оказалось — по ступицу!

— У-у! Зараза! В рот-пароход! — ругался Пеклеванный: — Голова дубовая, что ж я раньше не допер, что по полю можно! Э-эх, дурень!

Мы быстро ехали по белой целине вдоль застывших в снежном плену машин, и редкие не спящие водители махали нам руками, а кто-то даже бибикнул, моргнув фарами — мол, молодцы, ребята!

Миновав низинку, «Камаз» выехал наверх, и нам открылся вид на бесконечное скопище машин, белесую вереницу, уходящую к горизонту.

— Ого! А затор-то не слабый! — присвистнул водитель.

Ехали мы вдоль трассы почти час, прежде чем не подвернулась возможность вырулить на нормальную дорогу. Пеклеванный остановил машину, переговорил с шоферами, которых интересовало, как там, на той стороне, и мы поехали дальше.

Под утро мы проскочили наконец и пресловутый Бавлинский перекресток. Почему он так называется, я сперва не понял, мне только бросилась в глаза огромная стелла с какими-то надписями, издали напоминающая гигантский фаллос. Потом, разглядывая атлас, я увидел, что неподалеку находится городишко со странным названием Бавлы.

Вокруг дороги стояли ларьки, палатки, вагончики — видать, перкресток был еще одним злачным местом на трассе.

— Все! Советской власти дальше нет! — махнул рукой, как отрубил что-то, Пеклеванный: — Теперь главный принцип — не останавливаться нигде до Уфы!

— Что, тут тоже рэкет? — поинтересовался Смирнов.

— Тут хуже! Тут беспредел — ведра продают! — ответил водитель, сразу как-то подсобравшись.

— То есть? — не понял я.

— Да были случаи… Останавливаются водилы отлить, а к ним подкатывают парнишки на «тачках», с ржавым, дырявым ведром: «Здорово, мужики! Купите ведерко, в хозяйстве пригодиться!». Ну, водилы, понятно, не в какую — на хрена оно нужно, дырявое? А парнишки достают стволы, пики — и опять: «Может подумаете, мужики? Хорошое ведь ведерко!». Ну, и просят за него лимона три — «дальнобои» всегда с собой деньгу имеют, вот и покупают… А потом садяться в машину, едут дальше, ведро это, понятно, выбрасывают. Так те, на «тачках», их снова догоняют, и опять: «Че, мужики, богатые очень — такое хорошое ведро выбрасываите? Давай, покупай по новой!»

— И снова покупают? — спросил я.

— А куда денешься — все равно: деньги отнимут, почки отобьют, колеса порежут или машину сожгут — и поминай, как звали! — Пеклеванный невесло усмехнулся: — Я же говорю — беспредел!

«Весело!», — подумал я, глядя на блестящую в свете фар дорогу: «Этак и не доедем вовсе — пришьют какие-нибудь беспредельщики — у меня патронов не хватит отстреливаться!».

Кстати! Как я мог забыть, обалдуй! У меня же оружие не чищено, а запасной барабан пустой!

Под равнодушным взглядом Смирнова, и завистливым — Пеклеванного, я расстелил на коленях носовой платок, достал наган, ветошь, шомпол, и начал прочищать ствол от гари. В кабине сразу запахло порохом, металлом, словом, настоящими мужскими запахами!

Перезарядив запасной барабан, я на просвет проверил внутреннюю поверхность ствола (зеркало!), снарядил наган и убрал его назад, в кабуру.

— Мальбрук в поход собрался! — иронично сказал Смирнов. Я повернулся к нему:

— Что?

— Ничего! Мысли вслух… — экспедитор поудобнее уселся на сидении и отвернулся к окну, за которым проплывали высокие пологие холмы, скорее даже сопки, только безлесые, голые, как коленки. Скоро Урал!

Несколько часов ехали в молчании: Смирнов спал, я тоже дремал, а Саня слушал радио. Однообразный пейзаж, серое ноябрьское небо, нудный дождик, грязная дорога — мне казалось, что я уже целую вечность куда-то еду, трясусь на черном сидении «Камаза», и не было в моей жизни до этого ничего — ни детства, ни школы, ни работы, ни жены, ни Москвы, ни смерти Николеньки, ни Бориса с Паганелем, ни Леднева, ни Судакова — ни-че-го! Как будто я родился в этой кабине!

Впереди замаячил контрольно-пропускной пункт, кирпичная двухэтажная будка, шлагбаум, милиционеры с автоматами. По обе стороны дороги выросли щиты с грозными надписями: «Скорость не более 5 км в час! Движение только в один ряд! Остановка по первому требованию милиции! Зона досмотра грузов и багажа!».

— Бащкирская «таможня»! — объявил Пеклеванный, и добавил, помолчав: Только бы не прецепились!

— А чего ты боишься? — удивился я: — Документы у нас в порядке, все нормально!

— Э-эх, Серега! — с горечью ответил водитель: — Если они захотят, то к чему хошь прикопаются! Придется платить!