Халил расценил нерешительность Валентина по-своему.

— Почему ты с Элей все время… как это по-русски… букой? — шепнул он. — Я же просил: не огорчай ее, хорошо?

Селянин понял, что желание Халила полететь на одиночке само собой, но прежде всего планетолетчик хочет оставить Валентина с Элей вдвоем. Он ни о чем не догадывался, Халил; он был слеп, как все или почти все влюбленные… Или он был несокрушимо убежден в Элиной любви?

Между тем Эля уже уселась в многокрыле. Халил предупредил, что полетит следом немедля, и Валентину волей-неволей пришлось влезть в «пчелку». Дверца-колпак тотчас закрылась. Корпус многокрыла, матово-белый снаружи, вдруг словно исчез. Был только пол и были креслица. И еще он и Эля.

Валентин протянул руку, чтобы удостовериться, остался ли у «пчелки» корпус. Рука уперлась в твердое.

— Тебя удивляет прозрачность материала?.. Если хочешь, можно перевести в новый режим освещенности, — Эля смотрела на него чуть-чуть печально. Селянин отвел глаза в сторону, сказал:

— Сойдет и так…

Эля нажала голубую кнопку, вмонтированную в подлокотник креслица. Тотчас раздалось мелодичное гудение, потом шелест, через секунду-другую смолкшие. «Пчелка» плавно приподнялась и поплыла к стене, в которой тотчас возникло овальное отверстие. Валентин оглянулся: «пчелка» Халила уже стояла возле планетолетчика.

— Курс к морю, к дельфиньим островам. Нижний предел высоты, — приказала Эля, вероятно, какому-то праправнуку старинных автопилотов.

— Так надежнее, — объяснила она Валентину. — Сейчас разрешают летать даже трехлетним ребятам. Это ничуть не опасней, чем, например… ну вот хотя бы езда на таких машинах, которые были прежде… На трех колесах и еще на двух колесах… Помоги же вспомнить название!

— Ну, мотоцикл… Ну, велосипед…

Он отвечал неохотно, почти неприязненно, не находя лучшего способа скрыть свою встревоженность и свою любовь к девушке.

— Да-да, велосипед, — подхватила Эля. — Дети ездили по улицам рядом с этими… автомашинами…

«Пчелка» полого спускалась вниз. Позади высилось здание Всемирного Совета — гигантская рафинадной белизны призма. А перед ними выстроились шеренгой другие здания самых разных цветов и очертаний — то трехгранные, то как растянутый мех старинной русской гармошки, то октаэдры и даже конусы, словно воткнутые острием в землю. В просветах была голубизна моря. Вверху тоже была голубизна — небо без единого облачка.

Валентин видел город вчера со смотровой площадки. Но тогда был вечер и пылало многоцветьем, прежде всего, небо. А теперь, при солнечном свете, такое же, только ласковое, успокаивающее многоцветье опустилось на дома, на горы, на море.

Мимо их «пчелки» пронеслась одиночка Халила, вернулась назад, опоясала петлей, которую в двадцатом веке называли нестеровской и еще мертвой, а потом заплясала, колыхаясь с боку на бок и снизу вверх.

— Переключил управление на себя, — наблюдая за Халилом, сказала Эля. — Планетолетчик, ему это разрешено.

Не поддержать разговора нельзя было.

— По-моему, озорничает Халил. Лихач,

— Лихач? — переспросила Эля. — Раньше его, наверно, так и называли бы… Я вот думаю, кто из нас и кем бы стал, живи в прежние времена. И наоборот, конечно. Вот древний грек Архимед. Он и сейчас, если бы воскрес, стал бы великим первооткрывателем. Ум и знания — это же не равнозначные понятия.

Она смотрела на Валентина с робкой лаской. Но он не верил в искренность этой ласки: ей же поручили так относиться к нему. Однако заговорил мягче прежнего.

— Какой толк в предположениях!.. А Халил чересчур лихо… Если подведет глазомер или выйдет из строя какой-нибудь болтик, проводок, пружинка…

— В двигателе «пчелки» нет болтиков, — объяснила Эля, обрадованная переменой в его настроении. — Ведь принцип-то биологический. У нас с тобой мышцы, у многокрыла похоже на это. Полная гарантия безотказности. А если где-то в чем-то непорядок, центр самосохранения «пчелки» почует заранее и не допустит беды. Тебе все ясно, капитан?..

Валентин уловил потаенную мольбу не сердиться и готовность выполнить любое его желание. Как все это было знакомо ему и как напомнило опять об Ольге, нередко забывавшей о себе самой и своих горестях, когда говорила с ним…

— Знаешь, если в «пчелку» садится ребенок, управляет только автопилот, — продолжала Эля. — Ох, и строгая же нянька! По себе знаю… Хочешь, спустимся пониже? Сейчас можно и пониже: время работы и занятий в школах… Халил, мы идем к земле. Слышишь, Халил!

— Пожалуйста, какие возражения! — донесся ответ. — А я повыше подымусь. Давно не летал, соскучился.

Его одиночка круто взмыла в синеву неба.

— Дорвался! — рассмеялась Эля, следя за «пчелкой» Халила. — Мы с ним близкие друзья. Слышишь, Халил, ты ведь друг мне?