Шрифт:
Илья Петрович не без испуга повернулся к жене. А та прижалась головой к высокой спинке кресла и заплакала. Беззвучно и оттого особенно страшно заплакала.
После этого свидания Валентин засобирался было в дорогу, однако Эля сказала, что пока ведь неизвестно, на каком из космодромов примут ракету с Ильей Петровичем.
— Это узнаю я, — пообещал Халил. — Отправимся встречать впятером?
— Я не могу, Халил: работа, — сказала Ноэми. — Такая жалость, что надо расставаться. Но мы отныне друзья с вами, правда?
Девушка опечаленно переводила взгляд с одного на другого.
— Конечно, друзья, самые верные друзья, — заверил ее Халил. — Я пойду узнавать, прости.
Филипп, краснея от смущения, робко спросил:
— Я могу взять в память микростанции твои, Ноэми, позывные?
— Ой, о чем речь, Филипп!
Не понять было, что за словами и улыбкой девушки, хорошо, если не простая вежливость.
Халил вернулся через несколько минут.
— Нам вот куда добираться… в Африку, — объявил он. — Восьмой ликос, там встреча. В двенадцать ноль-ноль. Можно здесь заночевать, завтра утром добраться.
— Успеем ли? Далеко ведь, — усомнился Валентин. — И что означает «ликос»?
— Ликос? Космический лифт — вот что. Раньше была космодромы на Земле, сейчас только в космосе, а людей, грузы — все доставляют вверх и вниз лифты. Завтра увидишь. Восьмой ликос совсем близко. Меньше десяти тысяч километров. Очень близко, дорогой!
— Я предпочла бы, Халил, не рисковать… Нам лучше на «синей молнии». Пусть подольше, но какая разница, где спать — здесь или в салоне «синей молнии». А твое мнение, Филипп?
Чичерин, прежде чем ответить, оглянулся на Ноэми, и Валентин понял, что ему не хочется уезжать ни сегодня, ни завтра.
— Я считаю… — Филипп шумно вздохнул. — Я считаю более целесообразным отправиться сейчас. Завтра — тяжелый день, и лучше, если мы доберемся сегодня. Мы не вправе думать только о своих желаниях…
И он снова чуть заметно скосил глаза в сторону Ноэми.
Через час они были в «синей молнии» — четверо людей и робот Саня.
— Извините, что берусь командовать, — сказал Филипп. — Но мой совет — спать.
Никто не возразил, и Филипп, подойдя к небольшому пульту в стене, нажал последовательно несколько кнопок, а потом приказал автомату:
— До девяти часов утра среднеафриканского времени не тревожить. Когда прибудем, остановиться в запасном депо.
В салоне начали происходить разительные перемены. Стол и кресла будто впечатались в пол. Зато возникли две стены с четырьмя дверями. Одна из них радушно открылась, приглашая Валентина войти в крохотную комнатку с низенькой кроватью, столиком и креслицем. За спиной Валентина неслышно появился робот Саня, ожидая приказаний.
— Иди, я сам разденусь, — сказал ему Селянин.
Саня отступил в узкий коридорчик.
А Селянин, едва коснувшись головой подушки, почувствовал неодолимое желание спать. Что было причиной: устал от волнений нынешнего дня или воздух подавался с прибавкой снотворного? В этом необыкновенном вагоне могло быть и такое. К тому же командовал Филипп, а он, наверное, и после всего происшедшего не забыл о своих обязанностях профилактора.
Валентин почти снисходительно усмехнулся. Пунктуальность Филиппа казалась ему порой излишней.
Через минуту он уже спал.
Свидание или схватка?
Локен Палит, выключив экран видеопанорамы (только что был разговор с рабэном Иркутом), повернулся вместе с креслом к Халилу с Элей и Валентином. Смуглое лицо председателя Всемирного Совета казалось серым от усталости.
— Теперь сомнений не остается: встреча с шаровидным телом, с пришельцами из космоса через двадцать пять — двадцать шесть дней, — промолвил Локен Палит. — Радость бы, торжество, а мы в тревоге. Слишком свежа память о похоронах. Что предстоит: дружеское свидание? А если схватка?
Он вопросительно смотрел на молодых собеседников.
— Зачем говоришь: схватка? — воскликнул Халил. — Но если схватка — им же на беду. Пыли от них не останется…
Валентин подавил вздох, вспомнив сначала шаровидное тело, изображение которого передавали вчера по видеопанораме, а потом и Илью Петровича с женой. В то утро Анна Васильевна припала к груди Валентина и, как во время разговора накануне, беззвучно заплакала. И на похоронах, идя за саркофагом, она ни на секунду не отпускала Валентина от себя, он до сих пор ощущал отчаянную оцепенелость ее руки.