— На этом принципе и создан космический лифт, — обрадованно подхватил Чичерин. — Сначала соорудили большую станцию-спутник, которая повисла над экватором, над одной из его точек. А потом стали наращивать секции, ну, вроде трубы, пока не спустились на землю. Теперь грузы и пассажиры через четыре часа добираются на станцию-спутник. Рядом с нею космодром. Очень удобно и надежно. А затраты энергии минимальные.

— Работает, так сказать, сама Земля? Очень любопытно. К тому же идеально соответствует главному требованию: не допускать разогрева планеты. Спасибо за объяснение, Филипп.

— Рад бы подробнее, но я сам знаю очень немногое. Кстати, идея давняя. Ее выдвинул кто-то еще в твое время, Валентин. Не слышал?.. Жаль, что не слышал.

— Да, конечно, — Валентин задумчиво смотрел на Чичерина. — Скажи, экспресс-запоминание — это очень долго?

— От трех до шести месяцев. К тому же полное отключение от окружающего мира, почти сон. Почему ты спрашиваешь? Или тебе обещано? Это пока уникальные эксперименты… Великая удача.

Филипп разволновался, как в первую их встречу, и Валентин понял, что люди обновленной Земли опять готовы отдать ему лучшее из того, чем владеют. Но ясно стало и другое: завтра вечером речь будет не об экспресс-запоминании. Почему же Локен Палит сослался на Акахату?

Валентин передал разговор с председателем Всемирного Совета.

— Надо было спросить у самого председателя, — на без сожаления сказал Чичерин. — А сейчас гадай не гадай… Послушай, может быть, хотят, чтобы члены Комитета защиты… чтобы они, как участники эксперимента «Анабиоз», мыслили, будто один мозг? Объединенный мозг, а?

За окном сгущались сумерки, и в комнате становилось все темнее. Автоматика, угадывая грусть хозяина и гостя, не включала света. Смутные очертания мебели, смутные тени летящих «пчелок» за окном.

— Ты не жалеешь, что мы остались? — донесся из полутьмы голос Филиппа. — Я, конечно, неважный психолог, но, по-моему, ты напрасно настоял, чтобы Эля одна провожала Халила. Не знаю, любила ли она его раньше, но сейчас он для нее — друг, товарищ, не больше. А разве этого хочет Халил?

Филипп встрепенулся, прислушиваясь.

— Да, да, Ноэми, это я. Здравствуй. Он здесь… Привет тебе, Валентин. От Ноэми… Почему не вызывал? Большое спасибо, если ждала… Я боялся вызывать…. Ладно, ладно… Как еще рад буду переговорам!

Свет в комнате, подчиняясь не до конца осознанному желанию Валентина, вспыхнул в этот миг — и стало видно покрасневшее от радости лицо Филиппа: ведь Ноэми сама связалась с ним! Она журит его…

Филиппу теперь совсем не было дела до чувств Халила. И до Валентина тоже не было дела.

Селянин не мог обижаться на это. Счастье бывает эгоистичным, и разве сам он вел бы себя по-иному, окажись на месте Филиппа?

Ракета с лунного космодрома улетела раньше, чем намечалось. Дополнительные защитные экраны и аппаратура были установлены не за пять, а за четыре часа.

Экипаж получил строжайший приказ: подлететь к шаровидному телу, но не ближе, чем на десять километров; с помощью приборов выяснить расположение жилого и машинного отсеков; световыми сигналами и радиоимпульсами различной частоты и силы привлечь внимание хозяев шара, отмечая любой знак ответной заинтересованности. Но ничего более! Никакого вольничания!

К сожалению, планетолетчики приказа не выполнили, хотя очень старались и даже сблизились на пять километров вместо десяти. Пришельцы не проявляли никакого желания устанавливать контакт. Что было за этим: безразличие? Недобрый умысел?

Фотографии, сделанные планетолетчиками, прибавили очень немного. На отполированной оранжевой поверхности шара не было ни единого выступа или углубления. Идеальное ядро, совсем как в старинной артиллерии. Только размеры гигантские. И это ядро неслось в сторону Земли. Ракета с планетолетчиками с трудом поспевала за ним.

А на Земле и на Луне наступили тревожные дни.

Схватки с космическими пришельцами никто не хотел. Однако готовились к худшему.

Дважды в день заседали в Комитете защиты. Впрочем, «заседание» — не то слово. Никакого общего стола, председательствующего, даже общей комнаты не было. Вместо всего этого крохотные уютные каюты, в каждой из которых находилось сооружение, напоминающее не то кровать, не то кресло. К его спинке был прикреплен массивный аппарат, по форме похожий на опрокинутое дном вверх ведро. Внутри оставалось пространство, точно соответствовавшее голове человека.