Но мысли колдуньи занимал палач. Ей не терпелось узнать мнение профессора истории по этому поводу.

— Туманный Барон принимает себя за Парижского Палача? — проворчал он, стряхивая пепел в пепельницу из оникса. — Это совсем не вяжется с големом.

— Это-то и беспокоит меня. Быть может, мы имеем дело с двумя существами? Я даже не знаю, кого преследовать.

— По голему мы имеем массу литературы в колледже.

— Вы видели объявления на табло?

— По поводу пропавших без вести? Хм… хм…

— Это воняет, как чумные бубоны.

— Хороший образ… Сыру?

Он опустошил бутылку, убрал со стола и принес поднос с сыром, а также новую, уже открытую бутылку.

— Предупреждаю, я не могу напиваться. У нас совещание завтра утром.

— Тогда останетесь трезвой за двоих, — усмехнулся он, наполняя свой бокал.

Роберта не знала, что выбрать — сен-марселен или пон-лэвек [8] . Потом решила попробовать и то, и другое.

— Купили на рынке?

Сыры, вино со склонов Везувия и гребешки были обычно в Базеле редким товаром.

— У меня прямые поставки, — ответил Роземонд.

Невосприимчивость к спиртному и чрезвычайно эффективная система получения пищевых товаров профессором истории так и остались тайной, которую Роберта не смогла разгадать. Она забыла о разумных соображениях и налила себе полный бокал, который выпила за здоровье этой тайны в облике человека.

— Мне все же хотелось бы знать, почему Барнабит и Баньши оживили голема.

— Возможно, оживили, дорогуша. Пока мы опираемся лишь на свидетельство нашего друга Мартино. Напрашивается визит вежливости к старине Гектору, чтобы подтвердить его слова.

Роберта промолчала.

— Я могу сделать это, — предложил он.

— Нет, нет. Гектор — мой кузен. Мне даже будет приятно повидаться с ним, — добавила она, выдавив улыбку. И осушила бокал, чтобы придать себе храбрости. — В любом случае что-то не так с бароном, палачом и големом.

— Не сомневаюсь, вскоре вы узнаете больше.

Роберте почудилось, что усмехающаяся маска и лицо Роземонда слились в одно целое. Она ущипнула себя за блоковый нерв у локтя, чтобы прийти в себя. Разряд отогнал опьянение мозга к печени, где оно и застряло, как злой гений, которому никогда не следовало выходить из своей лампы. Она отодвинула бокал. Конец. Хватит вина на сегодняшний вечер.

— Я вам приготовил монашьи пукалки, — объявил Роземонд.

И отправился с пустыми тарелками на кухню.

— Вы ангел!

— Падший, если это вас не смущает, — поправил он ее, возвращаясь с десертом.

Беляши-суфле отправились вслед за гребешками. Потом Роземонд извлек из шкафа свиток и развернул его на столе, придавив углы камнями. Древо Мартино, как все колдовские древа, ветвилось алхимическими значками, соединенными между собой эластичными арканами. У корня оставалось свободное место.

С проигрывателя несся призыв пророка-мага к отцу о помощи. Но тот не отвечал.

— Никакой родственной привязанности, — возмутился Роземонд, вздымая глаза к небу.

Он затушил в пепельнице вторую сигарету, растер ее между пальцами, растерзал бумагу и отделил волокна фильтра, превратив окурок в нечто непонятное.

— Я не нашел ничего фундаментального или нового в древе Мартино, — заговорил он, закончив свою разрушительную работу. — Необычайных предков можно пересчитать по пальцам руки. Здесь мы видим ассистентку Клеттенберга Франкфуртского, который устраивал герметические фокусы при дворе Фредерика I. Там — веселая вдова Захарии. Множество акушерок. Сивилла Сент-Эньяана из Денбига, которая, говорят, была чертовски красива. Хранительница озера Кибелы, что у горы Обрак. Остальные — женщины без особых историй, большей частью замужние. Ни одна не была сожжена на костре.

— Вы разгадали тайну креста?

Роберта говорила о х с закругленными концами, который переходил из поколения в поколение. Роземонд, несмотря на все свои познания, не мог определить его смысл.

— Это может быть лунный знак. Он походит на концы натяжных устройств, которые используют каменщики, чтобы удерживать фасад.

— Или на клейма, которые некогда выжигали на теле осужденных.

— Вы говорите о шрамах? — Она кивнула. Он мечтательно продолжил: — Шрам. Неужели у Мартино есть нечто, в чем их можно упрекнуть? Проклятие, записанное в колдовском древе? Во всяком случае, у Клемана оно на первом месте. Смотрите.