— Я не забыла. И верю…

— Да, очень хорошо, я понимаю… Но здесь не собрание квакеров, моя дорогая. Это сумасшедший дом.

Она грустно взглянула на него.

— А разве Бога нет в этом доме?

Ларкин хмыкнул. Кузен Эдвардс слегка покраснел и строго взглянул на санитара.

— Разумеется, Бог здесь.

— Меня благословил Господь! — повторила Мэдди уверенным тоном.

Кузен Эдвардс поджал губы.

— Я не подумал, что у тебя такие намерения, но если ты действительно хочешь работать с пациентами, я могу назначить тебя в помощь акушерке в дневную смену.

— При других обстоятельствах я с радостью согласилась бы стать помощницей акушерки, — ответила Мэдди, — но я должна поддержать Жерво.

Доктор покраснел.

— Я поражен, что тебе вообще пришла в голову подобная мысль, кузина Мэдди.

— Я исполняла обязанности сиделки большую часть своей жизни. У меня есть опыт обращения с больными. — Мэдди продолжала говорить тихим голосом. — Мое решение согласовано с герцогом.

— Ну… ну… — кузен Эдвардс покачал головой и улыбнулся. — Как вам могла прийти в голову такая фантазия?

— В затворничестве, — просто ответила она. — Там я узнала, что есть Свет и Правда.

— Я сам вам расскажу о свете и правде, мисс, — воскликнул Ларкин. — Когда он сломает вам шею, вы все поймете!

— Он не причинит мне вреда, — ответила Мэдди.

— Вы ничего не понимаете, мисс! Он регулярно впадает в буйство; как-то раз он чуть не оторвал мне руку, а ведь я — крупный парень, как видите. А вас он в секунду уничтожит.

— И все же, — возразила Мэдди, — когда герцог увидит, что я пришла поговорить с ним, он будет вести себя тихо. Ларкин нахмурился.

— Ничего подобного, вы не знаете его, мисс. Вы здесь всего лишь один день. К этому маньяку нельзя поворачиваться спиной!

— К сожалению, это правда, кузина Мэдди. Тебя, должно быть, ввели в заблуждение проблески рассудка у пациента. При его диагнозе это возможно. Мы стараемся поощрять разумное и цивилизованное поведение, но горькая правда заключается в том, что герцог не в том состоянии, когда ему можно доверять или рассматривать его как разумное человеческое существо.

Опыт собрания научил Мэдди разумно и тонко вести спор. В глаза ошибающегося нужно смотреть твердо и уверенно. Сейчас она смотрела на кузена Эдвардса, не мигая.

— Это значит… — Он откашлялся. — Нет, я неверно выразился. Конечно, он человек, создание Божье, как и все мы. Но я отвечаю за ваше благополучие.

— Вы также отвечаете и за его благополучие.

— Дорогая моя, вы не сможете ухаживать за ним. Абсурд. Я не могу дать разрешения.

Она не стала возражать. Никакие аргументы сейчас на него не подействовали бы. Она не готовилась заранее к такому разговору; если Бог пожелает, нужные слова придут сами.

Казалось, кузен Эдвардс стал испытывать неудобство под ее пристальным взглядом.

— Это невозможно. Боюсь, что вы просто не понимаете, что хотите сделать.

— Кузен Эдвардс, это вы не понимаете моих намерений.

Он хмуро посмотрел на нее.

— Вспомните, что дает нам Свет, — мягко произнесла Мэдди. — Неужели вы отказались от него?

Он продолжал недовольно смотреть на нее.

— Не знаю, как насчет «света», — с вызовом произнес Ларкин, — но ничего глупее я никогда не слышал, доктор. Прошу прощения, что отнимаю у вас время, но она ни о чем не хотела слушать, кроме как о благословении.

Доктор Эдвардс посмотрел на своего помощника. Когда он снова перевел взгляд на кузину, она продолжала стоять неподвижно. Ларкин что-то ворчал о свете, откровениях, невежественной чепухе, с каждым словом глубоко оскорбляя чувства и веру Мэдди.

Кузен Эдвардс молчал. Она уловила тот момент, когда он перестал быть упорствующим квакером, раздраженным вечным презрением к своему происхождению, и начал смотреть и слушать.

Наконец комментарии Ларкина превратились в усталое бурчание. Запертый в комнате Жерво казался тенью, следящей за ними сквозь прутья белой и неподвижной решетки. Огромная ожидающая тишина заполнила дом.

Кузен Эдвардс повернулся к Ларкину и попросил у него ключ.

Что говорить, все аргументы разбежались в разные стороны при виде краснокожей Обезьяны и невозмутимой Мэдди. Кристиан не мог за ними угнаться. Он удивился, когда человек, управлявший всем, — низенький, толстый, с бесцветным маникюром — раскрыл дверь. Он изумился, когда она одна вошла к нему. Она казалась немного испуганной. Возможно, у нее были на то причины, но ему это не понравилось. Не вреди, никогда не причиняй вреда женщине, черт побери!