И была она такой круглой, перепуганной, смешной, что минуты на две Ленгдон и Брюс забыли все неудачи и огорчения этого дня и хохотали до слез. Затем Ленгдон сел с одной стороны Мусквы, Брюс — с другой. Набили трубки, закурили. А Мусква не мог даже ногой шевельнуть в знак протеста.

— Хороши охотники! — проронил Ленгдон. — Пошли по гризли, а нашли вот что!

Он взглянул на медвежонка. Мусква смотрел на него такими серьезными глазами, что Ленгдон на миг онемел от изумления. Потом не спеша вынул трубку изо рта и протянул руку.

— Детка, детка, хороший… — увещевал он медвежонка.

Мусква прижал уши, а его глаза, обычно такие живые, остекленели, тверд и непреклонен был их взгляд. Брюс незаметно для Ленгдона выжидательно ухмылялся.

— Детка не кусается… нет, нет… детка милая… мы ее не обидим…

И вдруг острые, как иголки, зубки Мусквы впились в палец Ленгдона. В тот же миг дикий крик потряс горы. А от радостных воплей Брюса дичь, наверное, разбежалась на целую милю в округе.

— Чертенок! — только и мог выговорить Ленгдон.

А через минуту уже сосал укушенный палец и хохотал вместе с Брюсом.

— Молодчина… парень хоть куда! — сказал он. — Назовем его Злюкой, Брюс. Клянусь святым Георгием, о таком медвежонке я только и думал с тех пор, как впервые попал в горы. Я увезу его домой! Но каков хват, а?

Мусква повернул голову и внимательно рассматривал Брюса. Ленгдон встал и оглянулся на вершину горы. Лицо его окаменело, стало жестким.

— Четыре собаки! — проронил он как бы про себя. — Три внизу, одна — на горе…

Помолчав с минуту, он снова заговорил:

— Ничего не понимаю, Брюс. Ведь они затравили для нас полсотни медведей, и до сих пор мы не потеряли ни одной из них.

Брюс в это время был занят тем, что перевязывал сыромятным ремнем из“ оленьей кожи Мускву поперек тела. Закрепив петлю, он вывязал нечто вроде ручки, за которую медвежонка можно было нести, как ведро с водой или оковалок бекона. Когда он встал, Мусква закачался в воздухе.

— Мы нарвались на гризли-убийцу, — заговорил горец. — А если дело доходит до драки или охоты, те страшней плотоядного гризли ничего не встретишь. Собакам не удержать его, Джимми, и если стемнеет не скоро, то ни одной из всей своры уже не вернуться. В темноте они отстанут… если, конечно, хоть одна из них доживет до темноты. Старый плут почуял наше приближение, и — можешь смело биться об заклад — он знает, что свалило его на снег там, наверху. Теперь он удирает… и быстро. Чтобы снова увидеться с ним, придется пройти миль двадцать.

Ленгдон сходил за ружьями, и, как только вернулся, Брюс первым стал спускаться вниз по горе, неся Мускву на ремне. Они ненадолго задержались на забрызганном кровью уступе горы, там, где Тэр творил свое возмездие. Ленгдон наклонился над собакой, которой гризли свернул голову.

— Бисквите, — определил он. — А мы-то еще считали ее единственной трусихой на всю стаю. Другие — Джейн и Боумер. А старина Фриц погиб там, на вершине.

Брюс заглянул через край карниза и указал вниз.

— Еще одна… сброшена туда с горы! — еле выговорил он. — Джимми, оказывается, целых пять!

Ленгдон взглянул вниз с края обрыва, и у него крепко сжались кулаки. Какой-то сдавленный звук вырвался из горла. Брюс понял, что это значит. С расстояния ста футов им удалось разглядеть черное пятно на груди лежащей на спине собаки — такое было только у одной на всю стаю. У любимицы Ленгдона, которую баловал весь лагерь.

— Дикси… — только и сказал Ленгдон, впервые почувствовав, как его всего захлестывает злоба; лицо его побелело. — Теперь у меня причин больше чем достаточно, чтобы не отступаться от этого гризли. Теперь меня и лошадьми не оттащишь отсюда, пока я его не прикончу. Если надо будет, я останусь здесь хоть на всю зиму. Я клянусь убить его… если только он не сбежит из этих мест.

— Не сбежит, — только и сказал Брюс и пошел со своей ношей дальше вниз.

До сих пор Мусква был так ошеломлен тем, что очутился в положении, которое казалось ему уже совершенно безвыходным, что совсем было присмирел. Он напрягал все свои мускулы, пытаясь шевельнуть хотя бы кончиком лапы. Но его спеленали так туго, как не пеленали, вероятно, мумию ни одного из фараонов. Однако теперь в голове его забрезжила мысль, что, раскачиваясь взад и вперед, он то и дело задевает мордочкой вражескую ногу и что зубами своими он пока еще может распоряжаться. Медвежонок выжидал удобного случая.

Случай этот представился, когда Брюс сделал огромный шаг, спускаясь со скалы. На какую-то долю секунды Мусква задержался на камне, с которого слезал Брюс, и успел цапнуть того зубами. Это был великолепный, глубокий укус, и если вопль Ленгдона огласил окрестности на милю вокруг, то Брюс своим ревом перещеголял его по меньшей мере раза в полтора. Такого жуткого, леденящего кровь в жилах звука Мускве еще ни разу не доводилось слышать — даже лай собак и то не был таким страшным. От этого вопля у медвежонка душа ушла в пятки, и он отпустил врага. То, что произошло дальше, снова заставило его разинуть рот от изумления.