Продолжая гладить Джинджер холодной рукой, садист все тем же тихим голосом извинялся за то, что ему придется ее изнасиловать и убить, словно бы внушая ей эту простую мысль с одной целью — чтобы она поняла и не обижалась на него.

Джинджер уже была не в силах слушать этот поток монотонного бормотания и терпеть эту холодную руку, ощупывающую ее тело, покрывшееся гусиной кожей. Ее подмывало вцепиться в его рожу ногтями и вынудить поскорее прикончить ее, чтобы не мучиться. Изо рта у него несло сильным мятным запахом жевательной резинки, от которого Джинджер едва не стошнило. Она застонала и завертела головой, словно бы отказываясь верить, что ее насилуют. Пожалуй, даже если бы она специально репетировала, ей не удалось бы так правдиво изобразить полное отчаяние и совершенную беспомощность, но, к сожалению, это вышло у нее почти естественно.

Распаленный ее бессилием, он прижался к ней всем телом, бормоча:

— Мне кажется, я смогу это сделать, крошка, я сделаю это.

Похоже, он думал, что она забудет о том, при каких трагических обстоятельствах происходит эта сцена, и даст волю своим сексуальным чувствам. Но он жестоко просчитался.

Когда он прижался к ней низом живота, то опустил пистолет дулом вниз, убежденный, что Джинджер окончательно размякла. Но она не оправдала его надежд: едва он убрал оружие, она навалилась на него, словно бы теряя сознание или млея от нахлынувшей страсти, приблизившись таким образом ртом к его горлу. В следующее мгновение ее зубы впились в его кадык, а колено ударило в промежность. Одновременно Джинджер сжала запястье руки, в которой он держал пистолет.

Убийца успел среагировать и смягчить удар коленом но укуса в адамово яблоко он не ожидал: шокированный пронизывающей болью, он оттолкнул ее, отступив на два шага.

Джинджер укусила его довольно глубоко и теперь ощущала во рту привкус крови, но это не сковало ее волю к дальнейшей атаке: дернув насильника за руку, она укусила его за кисть.

Вскрикнув от боли и удивления, он выронил пистолет, но одновременно со страшной силой огрел ее кулаком по спине, так что она рухнула на колени, решив, что он перешиб ей позвоночник. Боль пронзила спину, ударила в шею и вспыхнула в голове.

Едва дыша, парализованная ударом, Джинджер не заметила, как он потянулся за пистолетом, и, только когда его пальцы почти коснулись его, она из последних сил кинулась ему в ноги. Пытаясь увернуться, он подпрыгнул, потерял равновесие, упав навзничь, ударился затылком о подлокотник кресла, сшиб со столика лампу и перекатился на распластавшееся на полу тело Пабло.

На мгновение они оба замерли, уставившись друг на друга и переводя дух. В вытаращенных глазах убийцы Джинджер прочла ужас от осознания им собственной уязвимости. Укус не мог быть смертельным, она не прокусила ни сонную артерию, ни яремную вену, а только слегка сдавила щитовидный хрящ и повредила мелкие сосуды. Тем не менее нетрудно было догадаться, почему он так перепугался: боль была резкой и сильной. Он поднес руку к горлу и, отдернув, посмотрел на капающую кровь. Убийца решил, что умирает, и это могло в равной степени и деморализовать, и обозлить его.

Почти одновременно оба посмотрели на лежащий на полу между ними пистолет. Издав странный булькающий и одновременно хриплый звук, он пополз на четвереньках к пистолету, и Джинджер не оставалось ничего другого, как вскочить на ноги и убежать. Это был, конечно, не бег. Она влетела из библиотеки в столовую, ковыляя из-за резкой боли в спине, мешавшей ей даже разогнуться, и направилась было к входной двери, но вовремя смекнула, что это было бы ошибкой: дожидаться лифта времени не было, а на лестнице он наверняка догнал бы ее.

Поэтому она доползла до кухни и направилась прямо к висевшей на стене полке, откуда достала разделочный нож. Только теперь, заметив, что тихо подвывает, она замолчала, глубоко вздохнула и постаралась взять себя в руки.

Налетчик, вопреки ее ожиданиям, не ворвался следом за ней на кухню, и она сообразила, что никакого проку от ножа нет: убийца успел бы первый выстрелить в нее. Проклиная себя за едва не стоившую ей жизни промашку, Джинджер на цыпочках подкралась к двери и замерла возле нее, прижавшись спиной к стене. Позвоночник еще болел, но не так сильно. Сердце билось так сильно и гулко, что, казалось, звук разносится по всей квартире.

Она опустила руку с ножом, приготовившись нанести удар. Однако успех задуманного зависел от дальнейшего поведения бандита. Если бы он ворвался очертя голову в кухню, обуреваемый жаждой мести перед лицом неминуемой смерти, тогда бы план удался. Но если он вместо этого подкрался бы к двери и медленно открыл ее дулом пистолета, тогда Джинджер оказалась бы в трудном положении. С каждой секундой ее шансы на успех таяли.

Оставалось надеяться, что рана в горле гораздо серьезнее, чем она предполагала. В этом случае он, возможно, задержался в библиотеке, истекая кровью на китайском ковре. Она молила Бога, чтобы так оно и случилось.

Но он был жив и приближался. Можно было закричать, надеясь, что соседи всполошатся и вызовут полицию. Но убийца все равно убьет ее, так что кричать было бесполезно.

Джинджер сильнее прижалась к стене, не отрывая взгляда от двери, готовая мгновенно нанести смертельный удар. Но дверь оставалась неподвижной.

Куда же он запропастился?

Прошло пять секунд. Десять. Двадцать.

Что он делает?

Вкус крови во рту становился все более едким, к горлу подступила тошнота. В голове возникли мысли об удивительной собственной жестокости, внезапно проявившейся в библиотеке, и о том, что она намеревается еще сделать с этим бандитом. Ей явственно представилось, как она всаживает в него нож, и от этой мысли она содрогнулась: ведь она была не убийцей, а врачом, не только по образованию, но и по натуре, по призванию. Джинджер постаралась не думать о том, как будет убивать налетчика, это теперь было опасно для ее собственной жизни.