Углядев поблизости бар, я на всех парах устремился к нему.

В памяти моей все еще стоял образ чудовища, с которым я только что разговаривал.

Чудовища? А как еще назвать мыслящего, способного ради лишнего процента прибыли вырвать у собственной матери сердце и всенародно его слопать? Причем улыбаясь при этом самым непринужденным образом.

С другой стороны, владеть банком на Бриллиантовой может только кто-то вроде этого Медока. Любого другого сожрут с потрохами, едва он посмеет проявить хоть тень сочувствия.

И все-таки этот Медок сам выбрал свою судьбу. Так ли уж виноваты обстоятельства в том, что он превратился в чудовище? Смог бы он стать банкиром, не желая этого всей душой, не мечтая об этом каждую минуту, не стремясь к выбранной цели, несмотря на все препятствия? Так ли уж виновата судьба в случившемся с ним?

Вообще, хватит об этом. Может быть, стоит обдумать результаты визита в банк несколько в другом ракурсе? В плане расследования смерти старины Эда.

Но только сначала необходимо выпить.

Бар был маленький. В зале стояла всего лишь четыре столика. Обслуживала их тоненькая, изящная эрфика.

Заказав порцию виски и сунув в ее крошечную лапку одну купюру из полученной в банке пачки, я уселся за стол и закурил сигарету. За промежуток времени, понадобившийся, чтобы стаканчик, в котором было налито на два пальца сиреневого билки, очутился на моем столике, я успел сделать лишь пару затяжек.

Опустошив стаканчик, я почувствовав себя несколько лучше и, конечно, тотчас заказал еще одну порцию. Расправившись и с ней, я решил, что мое моральное состояние полностью восстановилось.

Снова прикурив погасшую сигарету, я попытался прикинуть, насколько Медок был со мной искренен во всем, касающемся старины Эда.

Вроде бы кривить душой у него особых причин не было. Хотя кто их знает, этих банкиров? Да, конечно, именно Медок надавил на Ухула и практически заставил его, вместо того чтобы приглашать очередного центуриона на заклание, найти такого идиота, как я. Не будь этого, Ухул наверняка с чистой совестью сдал бы меня с рук на руки стражам порядка. Но все-таки… А что, если Медок причастен к смерти старого Эда? Что, если ему нужно чтобы смерти центурионов расследовал непрофессионал? Может быть, эти день-два, которые я пробуду в должности центуриона, ему нужнее всего для того, чтобы замести кое-какие следы?

Следы?

Я покачал головой.

Вот так это и происходит. Сначала ты становишься на сторону закона, потом вдруг обнаруживаешь, что это не так уж и плохо. И неизбежно наступает момент, когда ты вдруг понимаешь, что уже воспринимаешь всех мыслящих как подозреваемых. В чем? Да в чем угодно. Было бы кого.

Конечно, этот Медок тип преотвратный. Но если честно, какие у меня есть факты, позволяющие подозревать его в чем бы то ни было?

Ответ: никаких. Поэтому мои подозрения насчет Медока стоит списать по графе личной неприязни ко всем банкирам без исключения. И лучше бы мне не прохлаждаться, услаждая себя бездоказательными теориями, а отправиться дальше по маршруту старого Эда.

Вот так! И насколько я помню, это кафе в него входит. А я еще даже не удосужился задать пару вопросов эрфике.

Тщательно затушив сигарету, я подозвал официантку и, сунув ей еще одну купюру, спросил, не заходил ли к ним в тот свой последний день старый Эд.

– Он был здесь.

Эрфика, как и положено представителям ее расы, была немногословна.

– Не было в его поведении чего-то необычного? О чем он говорил?

– Говорил? Как обычно, поинтересовался, как идут дела и, услышав, что все нормально, пропустил стаканчик аргаррана.

– Не разговаривал ли он с кем-нибудь из посетителей?

– Нет. Но когда он уже собрался выходить, в наше заведение заявился абориген. Он подошел к старине Эдду, и они о чем-то разговаривали.

Ага, уже что-то…

– О чем они разговаривали, вы, конечно, не знаете?

– Нет. Языка, на котором они общались, я не знаю.

– Долго продолжался их разговор?

– Они обменялись всего несколькими фразами. После этого абориген ушел.

– А старина Эд?

– Выпил еще стаканчик аргаррана и потопал дальше.

– Все?

– Разве я должна рассказать еще что-то?

– Гм… нет.

– В таком случае, наш разговор окончен.

Эрфийка вернулась к стойке. Не нужно было иметь семь пядей во лбу для того,чтобы сообразить, что ничего более вытянуть из нее не удастся.

Впрочем, и того, что я узнал, было вполне достаточно.

Итак, старина Эд во время своего последнего обхода разговаривал с аборигеном. О чем? Неизвестно. Может быть, разговор их не имел вообще никакого значения. Может, наоборот, как раз после него у кого-то появилась срочная надобность лишить старину Эда жизни. Установить истину пока невозможно, но на всякий случай об этом разговоре стоит помнить.