— На мазохиста вы не похожи.

— Что? — в который уже раз растерялся Клемент. «Пресвятой Лаоран, да что это за священник такой?!»

— Получать удовольствие от испытываемой боли могут только люди, отягчённые заболеванием, которое называется мазохизм, — пояснил преподобный. — Не в обиду будет сказано, но в медицине мазохизм относится к психосексуальным расстройствам и является оборотной стороной садизма, тоже психосексуального расстройства, при котором людям доставляет удовольствие причинять боль. И в том, и в другом случае получаемое больными удовольствие патологично, иными словами — противоестественно. Нормальные люди получают удовольствие такими способами, которые не противоречат изначально гармоничному естеству их природы.

Краткая лекция окончательно вогнала Клемента в оторопь.

— Но разве получать удовольствие — это хорошо? — только и смог пролепетать он.

— А разве плохо? — спросил преподобный.

— Стремление к удовольствиям греховно. Нам надлежит смирять себя.

— Интересное утверждение. Но согласиться с ним я смогу только в том случае, если вы аргументированно объясните, зачем это нужно.

— Как это «зачем»? — возмутился Клемент. — В любой проповеди, даже таниарской, говорится, что нам надлежит смирять себя, избегая удовольствий этого бренного и греховного мира, дабы сохранить свою первородную чистоту и удостоиться разрешения войти в чертоги высшего из миров.

— И что вы собираетесь там делать?

— Вкушать вечное блаженство райских кущ, — заученно ответил Клемент.

— Простите, уважаемый, но я не понял ваших слов. Получать удовольствие путём отказа от удовольствия? Как-то это нелогично. И противоестественно. А потому не может быть реально осуществимо.

— Но… — начал было возражать Клемент и тут же умолк. — Я не знаю, — сказал он тихо.

— Вопрос трудный, — согласился преподобный. — Быть может, вам легче будет над ним думать, если вы пересядете в кресло? Ноги ведь наверняка затекли? А боль в затёкших ногах не способствует остроте мышления.

— Ничего, я привык так сидеть.

— Но в кресле-то удобнее.

— Да, — машинально пересел Клемент. Мысли были заняты другим. — Вы такие странные вещи говорите… Я не знаю, что о них думать.

— А что вам хочется о них думать?

— Что они мне нравятся, — сказал Клемент. — Но никаким боком не подходят к моей жизни.

— Какие же вещи подходят к вашей жизни?

Клемент пожал плечами.

— Не знаю. Я не так давно начал жить, чтобы это знать.

— Тогда попробуйте как можно яснее представить, какой вы хотите видеть вашу жизнь.

— Я не знаю.

— Конечно, не знаете, — согласился преподобный. — Ведь вы ещё ни разу об этом не задумывались. Не пора ли определиться, кем вы хотите быть и зачем?

— Мои желания ни для кого никакого значения не имеют, — отрезал Клемент.

— А для вас самого?

— Тоже.

— Странное решение. Это как если бы вам дали незнакомое кушанье, а вы выкинули бы его на помойку, не попробовав ни кусочка. Не зная, по вкусу оно вам или нет. Но зато продолжали бы есть блюдо, вкус которого вам не нравится. Как-то всё это…

— …нелогично и противоестественно? — закончил невысказанную мысль Клемент.

— Да.

— Но у меня нет возможности ничего изменить! — ударил кулаком по подлокотнику Клемент.

— А вы её искали?

Клемент не ответил. Но преподобный ответа и не требовал.

Все ответы придётся рано или поздно давать себе самому.

— Я пойду? — глянул он на преподобного.

— Если хотите уйти — идите. Если хотите ещё о чем-нибудь поговорить — я вас слушаю.

— Нет. Я не знаю. Я пойду.

Преподобный встал с кресла одновременно с Клементом.

— Пусть милосердная мать ниспошлёт вам свою благодать, уважаемый, вне зависимости от того, во что вы веруете и не веруете, — произнёс преподобный напутствие.

— Почему вы называете меня уважаемым? — не понял Клемент. Все священники, с которыми он говорил до сих пор, обращались к нему «сын мой» или, крайне редко, «брат мой».

Преподобный Григорий улыбнулся:

— Уважения достоин любой и каждый, пока своими поступками не докажет обратного.

Клемент отшатнулся.

— Я… Я убил людя.

— В прямом смысле или в переносном? — нисколько не удивился признанию Григорий. В Гирреане они звучали часто.

— В прямом. Я был облечён властью казнить и миловать. И я казнил.

— Этот людь был виновен согласно букве закона?

— И букве, и духу, — уверенно ответил Клемент.

Григорий кивнул.

— Теперь вы считаете закон, сообразно которому поступили, несправедливым?

— Не знаю. Об этом я не думал. Достаточно того, что я воспользовался законом, чтобы совершить личную месть.