Но если правильно повести дело, то уже недели через две майорский кубик на погонах сменится подполковничьим.

Майор ещё раз глянула на карту, затем — на стену, на плакат с одной из небесных картин Ойкумены. Как же красив Потерянный Мир! И как недоступен…

«Воссоединение грядёт», — гласила надпись на плакате.

— Мать благодатная, — взмолилась координаторка, — вразуми, подскажи: правдива ли весть о твоём посланнике.

Еженедельно по субботам весь персонал Императорской башни от уборщика до старшего референта получал оценку своему служению. Диапазон её воплощения широкий — это может быть и денежная премия, и порка.

Теньм-девять, сегодняшний напарник Клемента, быстро и аккуратно обрабатывал его в кровь иссечённую хлыстом спину биоизлучателем. Через пятнадцать минут глубокие ссадины исчезнут, и Клемент вновь будет пригоден к работе. Обычно теньмы обходились без медицинской помощи, но государь разгневался на неудачу с Джолли и стандартное наказание приказал отмерить в тройном объёме.

Личные ошибки порученца стали причиной невыполненного приказа или объективные обстоятельства, как в деле с Джолли, никогда никакого значения не имело. Слуга, не оправдавший доверия господина, кару, предусмотренную «Табелем о наказаниях», получить обязан. Так всегда было, так есть и так будет вечно, как вечен сам Алмазный Город.

— Готово, — сказал девятый.

Клемент надел форменную рубашку, куртку. Причесался. Проверил, как ложится в ладонь маскированное оружие. Всё в порядке, можно заступать на дежурство.

— Тебе что, понравился хлыст? — спросил вдруг девятый.

— Нет, — с удивлением глянул на него Клемент. — Как такое может нравиться?

— А что тогда лыбишься?

— Тебе показалось, — ответил Клемент и, сам того не замечая, снова улыбнулся.

Боль телесная вытеснила боль душевную. Воспоминания и сомнения исчезли.

— Побыстрей давай, — сказал девятый. — Капитан уже в приёмной, опоздаешь на развод, такую добавку к уже имеющемуся получишь, что мало не покажется. И я с тобой заодно.

На развод они всё-таки опоздали на целую минуту, но Серый капитан, командир Сумеречного подразделения, высокий крепкий наурис шестидесяти трёх лет, сделал вид, что ничего не заметил.

— Второй-восемнадцатый, — зачитывал он лист распределения постов, — спальня. Четвёртый-одиннадцатый сменщиками. Пятый-двенадцатый — двери спальни, сменщиками седьмой-тринадцатый. Девятый-четырнадцатый — кабинет, шестой-двадцатый сменщиками…

Клемент опять улыбнулся. Жизнь вернулась в привычное русло.

Гюнтер и представить себе не мог, что в Бенолии такая жестокая безработица. На место плантационного повара претендовало не меньше полусотни людей, и не глянься он чем-то первому старшине участка Николаю Ватагину, работы Гюнтеру никогда бы не получить.

— Жить будешь в моём купе, — сказал Ватагин. — У меня вторая койка свободна.

Гюнтеру вмиг стало не по себе. А что если…

— Да не бойся ты, — фыркнул Ватагин. — Ароматы жёлтых цветов не влекли меня никогда. А вот в общем вагоне познакомить с ними могут запросто. И не в одиночку, а целым букетом. Ты ведь из бывших студентов?

— Да, — кивнул растерянный и всё еще напуганный Гюнтер.

— Родители кто?

— Умерли, — отрезал Гюнтер.

Ватагин кивнул.

— Сочувствую. Но ведь они из горожан были, с образованием хорошим?

— Да.

— Когда умерли, платить за твою учёбу стало некому, квартиры тоже не осталось, потому что отошла банку за родительские долги, о которых ты и не подозревал. Так?

Гюнтер кивнул. Прав был учитель, когда говорил, что не нужно спешить рассказывать о себе. Люди сами придумают для тебя наилучшую биографию. А твоя задача — подтвердить её.

— Оставшись без гроша, — продолжил Ватагин, — ты сунулся в первую же дырку, где запахло заработком и относительно приличным ночлегом.

— Да.

— Зря, — сказал Ватагин. — На плантациях горожан, да ещё образованных, не любят. Тяжело тебе придётся. Может, передумаешь пока не поздно? В Плимейре найти работу не так трудно, как тебе показалось.

— Я останусь здесь.

— Дело твоё. Но будь осторожен. А сейчас иди в купе, обустраивайся. Твоя койка от входа левая. К работе завтра приступишь.

— Зачем вы мне помогаете? — недоверчиво спросил Гюнтер.

— По доброте душевной.

Гюнтер глянул на хлыст в руке Ватагина. Не вязался этот предмет с душевной добротой.

— По должности положено, — хмуро ответил Ватагин. — Но я ещё ни разу никого не ударил. И старшинам своим над людьми изгаляться особо не даю. Совсем бы запретил хлыстом махать, но здешний хранитель — отменная сволочь. Если сочтёт меня слишком либеральным — вышвырнет с работы, а то и вовсе утопить велит. С ним тебе надо быть вдвойне осторожным.