Шрифт:
— Послушай, Иван, я ж к тебе…
— На! — протянул Дураков откупоренное зелье фараону. — Дело терпит до вечера.
Прозрачная, как вода, жидкость. Интересно, за что ее так хвалит чужестранец? Что в ней нашла Маш-шу? Вряд ли он хочет отравить его, фараона, потому что себе откупоривает точно такой же сосуд. И почему он говорит 'напиться'? Неужели эта обычная вода такая же крепкая, как красное кеметское вино? Попробовать! Непременно нужно попробовать! Тутанхамон поднес бутылку к носу и понюхал. Нет, там был не запах обычной воды, а чего-то пьянящего, одурманивающего.
— Что уставился на бутыль, как ребенок малый? Пей, хуже не будет, зато забудешь Машкину оплеуху! — залихвацким голосом сказал Иван.
Тутанхамон, зажмурив глаза, отпил.
Во рту у правителя стало неприятно, даже жарко, и он поторопился глотнуть ту малюсенькую порцию, что испил из горлышка бутылки. Водка направилась по пищеводу, согревая изнутри всё тело. Молодой человек тяжело дыхнул и посмотрел на бутылку, что держал. Пить не перепить!
— Ничего себе напиточек! — воскликнул Тутанхамон.
— А то! — Иван взялся за гитару. — А с песнями так вообще замечательно пьется.
И Дураков брякнул по струнам, предварительно отпив 'заправки'.
Ты снимаешь вечернее платье, Стоя лицом к стене, Я вижу свежие шрамы На гладкой как бархат спине. Мне хочется плакать от боли Или забыться во сне, Где твои крылья, которые Так нравились мне?— Где твои крылья, которые нравились мне, ик! — допел за ним владыка Обеих Земель, отхлебывая очередной глоток водки.
Раньше у нас было время, Теперь у нас есть дела, Доказывать, что сильный жрет слабых, Доказывать, что сажа бела. Мы все потеряли что-то На этой безумной войне, Кстати, где твои крылья, Которые нравились мне?Да, уважаемый фараон пил из горла, потому что глупый невоспитанный Иван не догадался притащить пластиковые стаканчики или эмалированные кружки. А еще Тутанхамон успевал подпевать товарищу.
— Суперски поешь, правда! — похвалил его программист, и было за что.
— Чего? — не понимал тот. — Прекрати, нужно…
Но приложившийся к водке Дураков не слушал этих умозаключений. Допив бутылку до половины, парень вновь брякнул по струнам и начал собирать аккорды.
Я не спрашиваю, сколько у тебя денег, Не спрашиваю, сколько мужей, Я вижу, ты боишься открытых окон, И верхних этажей. Но если завтра начнется пожар, И все здание будет в огне, Мы погибнем без этих крыльев, Которые нравились мне. [33]33
Наутилус-Помпилиус 'Крылья'
— Постой!!! — завопил фараон, подняв руку.
Он не удержался на табуретке и свалился на землю прямо на пятую точку.
— Иван, повтори про крылья, ик! — сказал он, привстав на локтях. — Это песня про разлюбившую меня ни с того ни с сего Маш-шу! Теперь у этой девчонки нет крыльев, ик, которые нравились мнеееееее!
Последнюю фразу Тутанхамон уже пропел. Он сел на земле, скрестив ноги, и приготовился слушать и подпевать.
Ничего не оставалось делать, как снова наигрывать Наутилусовские 'Крылья'. Фараон даже не дал Ивану спросить, почему это Маша с крыльями. Ведь девушка подарила свой рисунок 'Тутанхамон и женское воплощение Шу' (так его правильнее будет называть) не брату, а возлюбленному. Фараон довольно быстро выучил слова и начал сам исполнять эту песню. Конечно, пение пьяного правителя нельзя было сравнить с оперным тенором, но слух у парня, определенно, присутствовал.
В заключение третьего раза исполнения песни Иван так ударил по струнам, что тоже не усидел на своей табуретке и грохнулся на землю. О, несчастье! Программист, падая, пнул ногой свою бутылку, а, приземляясь, уронил выпивку товарища, так что некоторое, и довольно большое, количество зелья просто вылилось и впиталось в землю.
Тутанхамон поднял свою бутылку и бросил ее за угол, мол, хватит. А Дураков, не спуская глаз с плывущих по небу облаков, затянул без музыки.
Русская водка, что ты натворила? Русская водка, ты меня сгубила! Русская водка, белый хлеб, селедка, Весело в веселье, тяжело в похмелье!Жара и водка — вещи не очень совместимые. Программист знал, что когда на улице больше двадцати пяти по Цельсию, пить вредно. В Кемете стояло плюс сорок как минимум. А когда сорок снаружи и столько же внутри, наступает равновесие. Дураков не смог найти сил, чтобы встать. У него кружилась голова, и каждая попытка подняться на ноги заканчивалась очередным падением. Его кеметскому собутыльнику с непривычки поначалу было намного хуже: он лежал на животе и колотил кулаками землю, бормоча что-то нечленораздельное. Шумерский мат, как в шутку сказал в ответ на длинный непонятный монолог фараона Иван.