Старый ситх расхохотался. Он хохотал и хохотал… и вытирал слёзы. И молодел на глазах.

— Ты не сошёл с ума, — наконец, сказал он. — Ты как раз полностью в рассудке. Сын… великой Силы.

— Я пока ещё сам не понимаю, в чём это будет выражаться, — сказал Вейдер. — Но ощущения… захватывающие. Куда до них любови…

Они посмотрели друг на друга. Долгим взглядом воинов — не людей.

— Любовь — вещь неплохая, — сказал неожиданно Вейдер. — Если умеешь её вызывать, её использовать и её контролировать. Пирамида, наверху которой стоит тот, кому не просто подчиняются — кого любят.

Палпатин улыбнулся.

— Оружие врага, — сказал он.

— Когда я сидел, ошеломлённый видением чего-то огромного, многоголосого, многоглазого, интенсивно меня любящего, чуть ли не за гранью бытия… которое так давило… я понял, что всё это может быть подчинено мне. Что дело во мне. В отношении к этой силе. Она может быть — моей. Зачем отторгать чью-то любовь? Тем более любовь большой массы? Её надо использовать. Ею надо повелевать. Это оружие… наших врагов, — он кивнул и улыбнулся. — Она продавливает лишь тогда, когда хочется подчиниться. Когда откликаешься, испытываешь благодарность… и когда отталкиваешь — тоже. Сказать: я тебя не люблю, вы мне не нужны — ошибка. Любовь или не исчезнет, или превратится в ненависть и всё равно убьёт… интенсивностью, массой. Пусть смотрят эти влюблённые глаза. И делают то, что я хочу.

— Для этого тоже надо желание, умение и искусство.

— Безусловно. А ещё — спокойствие взгляда и трезвость ума. И самое лучшее, что есть на свете — одиночество… Мастер, что делать будем?

— Галактикой править, — сказал Палпатин. — Надеюсь, что на двоих. И надеюсь, по разным углам галактики. И не встречаться лет десять. Только по переписке.

— Ты тоже?!..

— Что ты смеёшься? Двадцать пять лет без своего угла…

Помолчали.

— Прежде чем править Галактикой, — произнёс, будто нехотя, Вейдер, — её сперва надо отвоевать…

— Планета Эльгир, частный сектор, — фыркнул император.

— Да, — буркнул главком, — те же и Кеноби.

— А ты?

— А я иду вытаскивать из себя дыхательный аппарат.

— Э!..

— Вот именно, — он поднялся и подмигнул, — мастер.

Голова болела. Болела голова. Слишком много и всего. И — зачем?

Люк смотрел на свет сквозь пальцы — сидел, растопыренными ладонями обхватив голову. Облапил лицо. Здесь. В комфортабельной каюте. Которую ему отвели.

Мир какой-то другой. Жестокий, холодный. Нет, не холодный, но… наверно, на определённом скруте эмоций накал ощущается как лёд. Жёсткий. Жестокий. Все они, ситхи — слишком… холодны. Или, наоборот, не по-человечески интенсивны. И всё же — холодны. Он искал отца. Человека. Что-то тёплое за блестящей чёрной оболочкой. А нашёл то, что было достойно своего скафандра. Человек внутри оказался столь же чёрен и жесток. Не в том идиотском смысле, в котором он по наивности предполагал. Потому и растерялся. Не в каком-то мистическом. Надо признать факт: существо, которое дало ему жизнь, было именно таким, какими осталось. Сказки про светлого джедая Скайуокера… кто его хотел этим обмануть? Бен? Мотма? Он сам…

Признать факты и посмотреть им в глаза: его отец, его настоящий отец — и есть имперский главком, ситх и тёмный форсьюзер. Нет никакого Анакина Скайуокера, который прячется в глубине измученной души. И никогда не было. Этот человек не был добр, и от него не исходило тепла. Скорей всего, никогда. А уж после Мустафара он полностью застыл и ожесточился.

И не надо завидовать и ревновать. Такое существо гораздо ближе к своим ученикам. Зачем добиваться любви от того, кто не способен на это чувство?

Вообще, зачем желать каких-то отношений от того, кто тебе чужд?

Человеческих отношений — от нечеловека…

А теперь он по глупости своей — в плену. По глупости и по доверию к призраку джедая. Впрочем… он хмуро отнял руки от лица. Оби-Ван как раз говорил: убить. А отнюдь не спасти. Так что перекладывать — нечего. И не на кого.

Но Кеноби тоже хорош. Не сказать, что Вейдер — его отец… а если взглянуть на последующие события: а зачем? Что хорошего вышло из того, что он узнал об этом?

Как всё сложно. Какая идиотская жизнь. Пришёл к отцу. Нашёл незнакомого человека. Человека опасного… который точно с ним что-то делает. Как-то воздействует на ум. Но изыски Кеноби… убить Вейдера… Как? Чем? Давайте я собью тай-файтер камнем. Или заманю второго ситха на ограду реактора и поставлю подножку?

И вообще. То, что этот человек чужд ему, совсем не значит, что он не имеет право на жизнь. Кажется, это принцип джедаев? Уважение к жизни?

Но если вспомнить Альдераан и бесчинства Империи в целом… они никак не перекроют того, что творила Республика за тысячу своих лет, смягчая это разговорами о мире и не допуская столь показательных чудовищных актов, как взрыв целой планеты. Политика — всегда политика, а власть — всегда власть. И в круговерти государств, джедаев и ситхов отнюдь нет кого-то белей или чернее. Каждый борется за своё. С большим или меньшим количеством правды.