Врут ситхи. Врут джедаи. Врут ребеля. Врут имперцы. И вообще все вокруг врут, и это нормально. Ненормально, когда кто-то называет враньё истиной.

Кто-то считает, что знает оптимальный вариант, приемлемый для всего мира. Кто-то спокойно гребёт под себя. Но и тот последний не может не учитывать мир вокруг, потому что ему всё-таки жить, управлять и питаться от этого мира.

Конечно, отец пытается перетащить его на свою сторону. Но не всё ли равно? Все так или иначе пытались это сделать…

Если он только не хочет использовать тебя и убить.

Здравствуйте. А это что за дядя?

— Оби-Ван использовал тоже, — машинально ответил Люк. — И наверно, знал, что я могу умереть. Как ни верти…

Как ни верти, от сильного всем что-то нужно. Потому что в отличие от этих всех он способен — сделать.

У него аллергия на привязанность. Паранойя. Как только он начнёт вновь привязываться к тебе, он тебя убьёт. И тебя, и твою сестру, и мать…

— Вряд ли, — пробормотал Люк. — Мы слишком разные, чтобы он ко мне привязался.

У него аллергия на любовь.

— У меня, похоже, тоже, — буркнул Люк. — И вообще на все красивые слова. Сила, джедаи, свобода, равенство, братство, свет и прочие умные вещи. Если бы можно было всегда думать не словами, а просто видеть существа и предметы. А то наговорят: да ради твоего блага, да ради блага галактики, да Тьма, да ещё что-то… А посмотришь: просто группа побеждённых жаждет взять реванш. Всё, что вы делали — вы делали ради своего блага. Ситхи — тоже лицемеры и лжецы, и уж конечно не добрые и почти не люди. Но зато о них я уже знаю, что они — лицемеры и лжецы. Мне с ними проще. А с вами… а!

Ты знаешь, кто я?

— Конечно, знаю. Ты — джедай. Или мой внутренний голос, за который зацепились б джедаи. Моя… светлая сторона, — добавил он вдруг с цинизмом.

Тебя используют…

— Как это делали вы.

Тебя могут убить.

— И вы могли бы.

Тобой манипулируют.

— Не в первый раз. У меня хорошая школа. Как же вы меня задолбали… меня, одарённого, с неразвитыми способностями, который принимал вас на раз-два-три, и который не умел от вас закрываться. Как же вы про… проели мне мозги. Как — вы — мне — надоели. Как вы мне все надоели. С вашими абсолютными категориями. Знаниями о жизни. О том, как и что надо делать. В какой последовательности. И для чего. Ну, ситхи. Ну двинули меня методом шока. Я ситхом не стану. Я стану собой. Если вы все — мне не будете мешать.

Они будут.

— На пару с вами?

Галактику отрезают от Силы.

— И что?

Она погибнет.

— Как насчёт вселенной?

Ты умрёшь вместе с ней.

— А я не боюсь смерти. Я боюсь жизни… в красивой, облицованной сверкающей плёнкой отделочной упаковке, — голосу не стоило вмешиваться в его внутренний монолог. Ожесточение — прорвалось. — Исчезновение не так страшно, как вечная жизнь идиота. И нехрен наезжать на моего отца. Он всё делает правильно. Обозначает, как выглядит мир с его стороны. После хорошей порции демократии и света мне это необходимо.

Но…

— Да заткнись ты, а? Знаешь, мне начхать на судьбы галактики. Но мне не начхать на себя и на свою свободу. Если она вообще есть.

С кем ты?

— Сам с собой.

А если начнётся драка?

— Уйди от меня.

Этого они от тебя и хотели.

— Здорово. Как мы совпали. Я тоже от себя этого хочу. Уйди, джедай. Ты мне не нужен. Мне вполне хватило Оби-Вана.

Голос пропал. Дыра затянулась. Люк сидел, сжав губы и с трудом удерживая шип. Впрочем… впрочем…

Он почему-то совсем не удивился новому голосу — как не удивился б ещё ста голосам. Он чувствовал, что кипение пространства, вспыхнувшее на второй Звезде смерти, так и не остыло. Ничего не произошло. А должно. Просто не может не произойти: в таком накале не обойтись без взрыва. А у него по-прежнему заплетаются мозги. Отец — чужой, император — тоже. Они с Леей — идиоты, которых хорошо воспитали. Будь они у ситхов, наверно, стали бы точно такими же идиотами, которых хорошо воспитали. А может быть, и нет. Вообще, сейчас не время размышлять об этом. Галактику отрезают от Силы. Какая чушь. Или не чушь. Не всё ли равно. Он всё равно этого не поймёт и не почувствует: вместо того, чтобы развивать способности с младенчества, он был глухим двадцать лет жизни. И как, скажите, теперь это всё наверстать? Нет, приёмник он хороший, бесспорно. Это, кажется, в нём прорубили. И, интересно — когда? Такое впечатление, что с первых дней жизни.

А может быть, и нет. Какая разница сейчас?

Вот так узнаешь о себе… Или думаешь, что узнаёшь.

Мир вдруг оказался гораздо сложней, чем представлялся ему ещё несколько суток назад. Там было чёткое хорошо и чёткое плохо. И это казалось таким понятным…

Когда-нибудь, вдруг подумал он, и мысль пришла буквально из ниоткуда — я смогу посмотреть в глаза каждого джедая и узнать, каков он на самом деле. С привычками, пристрастиями, страхами, вкусами, привязанностями, снами. Увижу людей, а не джедаев. Пока я смог это сделать только у ситхов. И они — надо отдать им должное — не говорят о том, что принесли мир всему миру. И даже о том, что создали рай для всех одарённых. Просто… постарались изменить мир под себя. Ему-то это не нужно, сейчас ему вообще нужно, чтобы все отстали… Он вздохнул.