И, обдавая брызгами себя и мальчишек, копавших влажную гальку, Надя вбежала в воду и поплыла, отмахивая саженки, прочь от берега.

— Надя, не заплывай далеко! — крикнула Вера Алексеевна тревожно.

В солнечных бликах на легкой зыби она едва различала тонкие смуглые руки и светлую голову. Но вот уж и рук не стало видно. Вера Алексеевна повернулась испуганно к девочкам:

— Где ж она? Не вижу…

— Мабуть отдыхае, — певуче отозвалась черноволосая и, заслонив глаза ладонью, поглядела вдаль. — Вон лежить, колыхается, як та дэльфиня… Повертае, вже повертае…

И вновь замелькали руки, все яснее, все четче, и вскоре Надя вышла из моря — холодная, в пупырышках озноба, водяных блестках, запыхавшаяся, усталая, сияющая. Выкрикнув: «Ой-ой-ой, насилушки доплыла!» — с блаженным стоном упала она животом на горячую гальку, раскинула руки, ноги и замерла.

— До свиданья, Надя, — сказала Вера Алексеевна и подождала ответа. — Завтра я уезжаю…

— До свиданья, счастливо вам! — ответила девочка, не поднимая головы.

«Вот и попрощались», — подумала Вера Алексеевна, повернулась и тихо пошла обратно. И, только отойдя порядочно, вспомнила: книжку Наде не отдала, книжка осталась в сумке. Но возвращаться ей не хотелось.

Учительница шла по берегу совсем близко к воде, и море дышало ей в правую щеку свежо и сильно. «Какая храбрая девочка», — думала она, изумляясь и слегка робея перед Надиной смелостью.

Вера Алексеевна остановилась: передохнуть, проститься с морем, посмотреть на него с берега, где нет лежаков, кресел, тентов, Она вздохнула несколько раз глубоко, будто надолго запасаясь целебным воздухом, и улыбнулась — завтра она едет домой.

Море слепило солнцем, — солнечный свет прыгал и кувыркался на мелких волнах, как стая серебряных дельфинов.

А девочка опять уплыла в море и качалась на зыбкой волне, отдыхая.