Второй дубон куда-то позвонил, с ухмылкой выслушал то, что ему сказали, удовлетворённо кивал и бормотал: «Ага… Заложник… А-а-а! Даже больше, чем заложник! Угу, угу… Это то, что нужно!» — и многозначительно сделал знак напарнику; тот ещё крепче сжал локти Ноама, отчего тот с трудом подавил крик.

Второй дубон, закрыв свой та-фон, достал наручники и сковал завёрнутые назад руки Ноама, отчего тот почувствовал себя совершенно беспомощным, кроме боли, ощутив жгучее унижение.

Его вели и вели, в ответ на все его попытки прояснить ситуацию, только приговаривали: «Вот-вот! Мы как раз и разыскиваем фиолетовых антистримеров! Что в йешивах окопались и от законной службы косят! Или прикрываются этой самой якобы службой. А ты ещё сын и брат преступников. Вот если твои братки-шофаристы объявятся, захотят тебя спасти… И главари банды, Гилад и Ронен!.. Но мы не уверены, что наши шефы тебя отпустят в обмен на братков и главарей! У тебя есть ещё должок перед нашими старшими…» На скользком бугорке, которыми была усеяна пронизанная тревожно-бордовым сумраком тропка, Ноам споткнулся, и тут же получил звонкую затрещину, от которой у него загорелось ухо и закружилась голова. «Ну-ну, не вырываться! В комендатуре всё-о-о выяснят! Знаешь, кто тобой лично будет заниматься?» — ухмыльнулся первый.

Ноам внутренне похолодел; он только успел подумать: «Как там Ширли? Успела спрятаться, или нет?» — и услышал: «Братья Хадаш тобой лично займутся! Они же бывшие братья Блох. Знаешь? Уж они с тобой разберу-у-утся! Не сомневайся! Они давно хотели с тобой по-тол-ко-вать! У них давно на тебя руки чешутся!» У Ноама чуть не вырвалось: «Уже братья Хадаш? Интерес-с-но!» Но тут конвоирующий его по узкому витку-коридору дубон сделал угрожающий жест и больно сжал запястье скованной руки: так он делал всякий раз, видя, что Ноам хочет заговорить. Ноам решил, что больше эти роботы в чёрной форме ни слова от него не услышат. Он только недоумевал: вина его не доказана, подозрения держатся единственно на его имени. «Наверняка, — решил юноша, — они вымещают на мне злость и досаду за неожиданный провал на Турнире. Беседер… На месте постараюсь разобраться с их старшими».

Они долго шли, поворачивая то направо, то налево, двигаясь по какой-то странной трассе, по форме напоминающей постепенно скукоживающуюся «восьмёрку». Наконец, дубоны остановились у высокой двустворчатой двери. Левый дубон с такой силой сжал его локти, что Ноам еле сдержался, чтобы не вскрикнуть. Его втолкнули в небольшое помещение, где под потолком горела пронзительным светом жёлтая лампочка.

За широким столом сидел один из братьев; Ноам не сразу понял, который из двух.

Второй близнец стоял лицом к окну, стараясь не глядеть на происходящее в комнате, его сплетённые сзади пальцы рук мелко подрагивали. Ноама поразили его уши: они напоминали уныло повисшие бурые лопухи, — на мощной шее явственно выделялись синяки. Судя по бешеным взглядам, которые сидящий за столом кидал в спину своему стоящему брату, приход Ноама с сопровождающими прервал какой-то жаркий спор, почти ссору, грозившую перейти в драку.

Дубоны пинками вытолкнули Ноама в середину комнаты, и он чудом не упал. Сидящий брат (это был Галь) с тихой яростью, смешанной с презрением, взирал на него.

Холодные, цвета стального лезвия, глаза угрожающе сузились, лицо то краснело пятнами, то бледнело.

Ноам не вслушивался в монотонные речи своих конвоиров, только встрепенулся, когда один из них заметил: «С ним была девица, из йемениток, видать: такая плюгавая, худющая, чёрная и совершенно дикая! Пришлось её малость окоротить…» — «Да ты чё, тембель! Какая йеменитка?! То ж наша сестрица! Почему её не привели?

Она нам очень нужна! Вот ведь кукуим! Понадейся на вас!» Гай тут же оглянулся и встрепенулся, услышав, как и за что брат отчитывает дубонов, доставивших фиолетового. Шея его покраснела, жар залил лицо. Он немного помялся, потом так же молча сел за стол неподалёку от брата. Галь прошипел: «Допрашивать будешь ты…» — «А… о чём?» — «Ты чё, тембель! Это ж наш оскорбитель! Оскорбитель чести семьи, Ноам Дорон!» — «А… а…» — «Давай-давай! Начинай! Я помогу, если что!» Гай, уставившись на Ноама тяжёлым взглядом исподлобья, в котором явственно сквозила нерешительность, процедил странным фальцетом: «Имя, фамилия?» — «Ноам Дорон», — слегка пожав плечами, откликнулся Ноам. — «Возраст?» — «Почти двадцать…» — «Почему не в армии?» — «Я учусь в военной йешиве в Неве-Меирии… Вот… Мне не достать удостоверение…» — «Не надо… Этому-то мы верим — на морде написано… — процедил Гай, не сводя с него тяжёлого свирепого взгляда. — На йешиботника, паразита и бездельника, ты очень похож! Так, стало быть, и запишем: занятие — паразит. Пока твои ровесники, не щадя сил и времени, служат в самых опасных местах…» — «Это где у вас, дубонов, — незаметно подчеркнул Ноам, слабо кивнув в его сторону, — самые опасные места? В «Цедефошрии»? Или по охране секретов бесконечно-великого Забора?» — еле слышно прошелестел он, приходя в лёгкое возбуждение от своей смелости. «Тут вопросы задаём мы!!!» — взвизгнул Галь и прошил Ноама бешеным взглядом. Как видно, он не совсем врубился в сказанное Ноамом.

Ноам почувствовал накатывающую на него волну ярости и презрения, едва сдерживаемую страхом. Наверно, это каким-то образом отразилось на его лице, потому что Галь вскочил, враскачку подошёл к Ноаму, смерил его с ног до головы презрительным взглядом и… неожиданно сорвал кипу с головы и бросил себе под ноги. Глаза Ноама сверкнули, он сделал лёгкое движение скованными за спиной руками, но тут же с горечью понял, что один со скованными руками, он перед этой бандой дубонов бессилен. В голове бились две мысли: «Что делать?» — и: «Что с Ширли?» «Итак, продолжим наши игры! — проговорил Гай и, глядя как бы сквозь Ноама, проскрипел неприятным фальцетом: «А что ты можешь нам сказать о твоих братьях-преступниках?» — «У меня есть братья, но нет братьев-преступников!» — прошелестел Ноам. «Да ну!

Тебе неизвестно, что ваша семейка Дорон занесена в список злостных антистримеров?» — «Мне непонятно это название — антистримеры». — «Встать смирно, дохляк! — рявкнул Галь. — Как ты смеешь так разговаривать со старшими по званию?» — «Я человек штатский, йешиботник». — «В этом возрасте у нас нет штатских! Есть солдаты и — уклонисты и дезертиры! — взвизгнул Галь, но тут же сменил тон и продолжил вкрадчиво: — Ты ж понимаешь: пока твои братья тут не появятся, ты отсюда не выйдешь!» — «Кстати, у нас и твой папаня сидит — в Шестом, особом, отделении больницы. Он тоже останется тут, пока твои братья-шофаристы сами к нам не придут, или… пока мы их не поймаем. А уж тогда… — нехорошо ухмыльнулся Гай, — я им не завидую — обоим!» Ноам удивлённо поднял брови, но сердце его сжалось.