На столе возле поста дежурного по отряду висел график перекуров на новогоднюю ночь. Перекуры полагались по минут 10-15 каждый час. В три часа – отбой.

Когда пробило двенадцать, мы все дружно чокнулись бокалами с чифиром и стали поедать торты. Места в пищкомнате было мало, поэтому приходилось есть в спешке, чтобы освободить место другим. Обиженным и чертям стол поставили в умывальнике, и они сидели радостные, никуда не торопясь. Попив чифиру и выкурив сигарету, я пошел смотреть телевизор. По ящику показывали выступление группы Виа Гра. Посмотрев на этих полуголых теток, я вспомнил о воле и той несправедливости по отношению ко мне. Почему я нахожусь здесь, в то время как мои друзья и знакомые спокойно встречают этот праздник дома? Загнавшись своими мыслями, я плюнул на праздник и пошел спать.

Утром команды «подъем» не было, но от шконки к шконке ходил бугор, всех будил и спрашивал, кто хочет идти на завтрак. Перед обедом нас разбудили и построили на проверку. На улице было холодно, но приходилось стоять и ждать, когда же полупьяные мусора нас посчитают. У них все время не совпадало количество заключенных, и поэтому стоять нам пришлось часа два.

После обеда нас загнали в комнату НЭВ, где зеки нашего барака показывали глупое новогоднее представление. Хочу заметить, что данные мероприятия здесь были обязательными, и никто не мог покинуть комнату. Я не уверен, что эта затея нравилась местным клоунам, но они пытались шутить, потому что это было положено по режиму. Одним словом, чудо-лагерек.

Новый год встретили, и жизнь опять покатилась своим чередом. Не обошлось на новом месте и без заморочек. Как-то вечером, придя с клуба в барак, я обнаружил, что все мои вещи, которые лежали в тумбочке, валяются на моей шконке. Я, конечно, удивился, но не стал поднимать кипиш и сложил все обратно. Ближе к отбою картина повторилась. В проходняке сидел парень по кличке Корнил и мазал кремом ноги:

– Слышь, Соломин, ты не клади больше в тумбочку свою хуйню, а то в следующий раз вообще не найдешь ничего.

– Это почему же? – удивился я.

– Потому что на полке лежат мои вещи, а в верхнем ящике у пацанов.

– И куда же мне девать все это? С собой что ли носить?

– А девай куда хочешь, хочешь - с собой носи, хочешь - под подушку прячь, а можешь еще одну полку себе в тумбочку поставить.

– А пока я не сделал полку, куда мне это барахло девать?

– Положи в верхний ящик, только с ребятами сам разбираться будешь.

Ребят, которые спали в нашем проходняке, я еще толком не знал. Одного вроде звали Колян, он был главным в пищкомнате, а второй был Денис из цирковой студии клуба. После команды: «приготовиться к отбою» в проходняк зашел этот самый Денис.

– Денис, - обратился я, - тут хрень какая-то с тумбочкой происходит. Корнил вот говорит, чтобы я полку себе личную делал. А пока нет полки, можно к вам кое-что положу?

– Какую полку, брат?! Он что вообще сдурел? Ладно, не обращай внимания, у Корнила крыша едет, у него сроку 14 лет, вот и чудит постоянно. Никакую полку делать не надо, клади все к нам. Колек придет, я ему все объясню. А Корниловскую полку освободи, пусть подавится, да и не связывайся с ним вообще, он трудный человек. Так что располагайся у нас, если почитать что-нибудь захочешь, там пара книг лежит, бери не стесняйся.

– Спасибо.

– Да не за что, брат, сам с такими трудностями сталкивался.

После разговора с Денисом я понял, что в этом гнойном лагере все-таки есть люди. В эту ночь я даже умудрился сладко поспать.

Постепенно я начал обживаться в отряде, общаясь в основном с ребятами, играющими в ансамбле. Андрей не отходил от меня ни на шаг, постоянно чему-то учил, подсказывал да рассказывал. Сначала я, и правда, принял это за удачно сложившиеся отношения, но позже понял обратное. Оказалось, что я нужен был Андрею, чтобы тянуть из меня передачки. Сразу я как-то не придавал значения повышенному интересу Андрюхи к моей семье на воле. А где живет мать? А кем работает? А сколько получает? Но вот после того, как он проявил интерес к письму, которое я писал домой, я почуял неладное.

– Кому пишешь? – начал издалека Андрей.

– Да домой пишу, матери.

– Правильно, давно пора. А она знает, что тебе сюда посылки слать можно?

– Конечно, знает.

– Ну вот и хорошо. А то ведь без обуви зимней ходишь, да и шапку тебе надо. Так что пиши, братан, пусть шлет. А главное чаю побольше и конфет пускай присылает.

– Да я вообще-то знаю, что писать, не впервой вроде.

– Это ты знал, что в тюрьму тебе надо, а здесь ведь другие правила. Так что слушай лучше меня: чай, конфеты шоколадные…

– Подожди-ка, - прервал я Андрея, - я обычно карамель прошу, она дешевле и хватает надолго.

– Не, Юрок, проси шоколадные, я карамель не люблю, и еще, самое главное, пусть пришлет четыре фарфоровые кружки темного цвета.

– Это почему же четыре?

– Ну, чтобы у нас были одинаковые, двумя пользоваться, а две про запас.

– Блин, Андрюша, а ты у своих родных не можешь попросить кружку и шоколадные конфеты?
– резко спросил я.

– Нет, Юрок. Понимаешь, я не хочу от них зависеть. Ведь, если я у них что-нибудь попрошу, значит, дам слабину, а я человек гордый и не нуждаюсь в подачках.