Шрифт:
Освобождался писатель рано утром. Благодаря живости нашего бугра Сафара, мы пробили Эдуарду баню вне очереди, в которой он так и не успел толком помыться, за ним прибежали мусора:
– На выход, быстрее, Вас уже ждут, там много народа Вас встречать приехало, требуют Вас.
Поэтому чифир, который мы заварили за освобождение остался не тронут.
В сопровождении начальника отдела безопасности Эдуард покинул лагерь.
После этого прибежали мусора и забрали все вещи писателя, вплоть до мокрых после бани трусов, для музея колонии! Вот ведь бля, на что способны «колхозники».
XXIII
Но не все в случае с пребыванием Лимонова в лагере было так гладко, как казалось бы.
Однажды Мишка, это было на второй или третий день нашего знакомства с писателем, отказался идти пить чай.
– Ты что, Мишаня?
– удивленно спросил я.
– Когда это ты от чая отказывался?
– Да ну нахуй, Юрок, не буду и все.
– Бля, что-то здесь не чисто, говори давай.
– Да ладно, нормально все, не хочу просто.
– Говори, бля, тебе что, за Лимонова предъявили?
– Ну да.
– Что говорят?
– Говорят, что он пидор, и то, что я с ним чаи гоняю. Мне в клубе не дают к общаковому чайнику подойти, как пидору, сука, говорят, чтоб свою кружку заводил, и угорают целый день. Нахуй ты с этим дедом связался?
– Бля, кто говорит-то?
– Ну Дима Данкин, Ерема.
Ерема и Данкин были в лагере секретарями СКК – совета коллектива колонии. Ввиду занимаемой должности вели они себя вызывающе. Хотя в принципе секретарь, это как шнырь у босса, но они думали, что им многое дозволено, сидели в клубе в своем кабинете, пили чифир и нихуя не делали, только сплетни собирали, как старые бабки. Мишке довелось работать в клубе с ними в одном кабинете. После того, как он побыл писарем в бараке, его перевели на должность «ответственного по трудовому и бытовому устройству осужденных после освобождения». И вот, в кабинете стояло три стола, из которых самый задроченный был у Мишани, хотя работы у него было во много раз больше этих козлов. И они, от нехуй делать, постоянно ебли Мишке мозги.
– Ну их нахуй, Миха, ты думаешь, если бы дед был пидор, я бы сел с ним жрать? Или завхоз наш прожженный, его вся зона боится, стал бы чифирить с ним? Кого ты нахуй слушаешь? Этих уродов? Хуле тогда они в столовой за общие столы то садятся? Там ведь Лимонов тоже жрет. Бля, Миха, я спрашивал у него за эту книгу, где он якобы нигеру жопу подставил, не про себя он писал, понимаешь? Человек жил за границей, зарабатывал с гулькин хуй, писал какие-то статьи, которые на хер никому не нужны были, и не знал, как быть дальше. И написал скандальный роман, о жизни распиздяя-эмигранта из России, который живет, как ему заблагорассудится, одевается во всякую хуйню, и ебется с кем попало. Ну это я так вкратце конечно, там своя философия замучена. И вот называет он этот роман – «Это я – Эдичка!», типа приветики из России к вам приехали Эдички-педички! Че ты ржешь? Вот, но писал не про себя, понимаешь? Это художественное произведение. Он и сам не рад, что главного героя своим именем назвал. Теперь вот, каждый третий, видя его, говорит: «Так это ж пидор!». Да какой он нахуй пидор? Смотри, ему лет хер знает скока, а за ним до сих пор пиздюхи-сыкухи бегают. Письма пишут. Он баб ебет, Миша, понимаешь? Вот так. Так что не выебывайся и пойдем пить чай.
– Бля, так эти пидоры ведь серьезно в клубе…
– Так ты им и скажи, что они и есть пидоры, раз за общак сели, который Лимонов загасил.
После этого разговора чай мы все-таки попили вместе, но позже я пошел к Антону:
– Бля, завхоз, что за хуйня? Хули эти собаки в клубе Рябошу мозги ебут?
– А…То что Лимонов пидор?
– Ну да.
– Юрок, Рябош твой сам ведется. Я там был сегодня у них, они над ним угорают, а он всерьез воспринимает. Скажи ему, пусть не гонит, нормально все. И Данкину я скажу, чтоб прекращал.
После этого случая еще пару раз кто-то пытался намекнуть, но быстро затихал.
Помимо предъяв от зеков, мне предъявили за писателя опера, а это уже посерьезнее будет.
За весь срок меня ни разу не дергали в опер отдел, а тут хуяк:
– Соломин! В оперчасть!
«Вот попал, - думал я, - и что же это операм понадобилось то от меня?»
Оперов в зоне боялись все. Это такие гандоны, которые вызывают зека на беседу и пиздят его, заставляя с ними сотрудничать и сдавать информацию о других. Много народа в зоне страдало от их выходок и если тебя вызывали в оперчасть, хорошего это никак не предвещало.
– Здравствуйте! Осужденный…
– Хорош, хорош представляться, - передо мной сидел молодой опер по фамилии Сехчин, - садись, в ногах правды нет, Юрий. Дошли до меня слухи, что ты подружился с Лимоновым?
– Ну как сказать подружился? Общаемся. С кем тут в зоне поговорить то нормально можно? Одни колхозаны.
– Общаетесь, значит. Ну и о чем, если не секрет?
– Да какие тут секреты? Ни о чем… Так, о жизни.
– И что говорит о жизни Лимонов?
– Ну как это что? Много чего.
– Например?
– Ну рассказывает, как за границей жил, про жену свою - она у него певицей была.
– И все?
– Ну о музыке. Я ведь музыкант.
– Не знал, что Лимонов музыкант тоже.
– Нет, он не музыкант, но знает многих, творчество которых меня интересует.
– Короче, хули ты мне пиздишь!!!
– вскочив со стула, закричал мусор.
– Я что, по-твоему, мудак? Я не знаю, что это за человек? Ты же, сука, за национализм сидишь, и этот тоже писатель бля, революции какие-то замышляет! Говори, о чем договариваетесь с ним? Что замышляете? Что ты ему про зону нарассказывал?