Шрифт:
Кравцов, придерживая под мышкой сверток с бельем, пожал академику руку.
— Мы в Москве высоко оценили вашу работу на плоту, товарищ Кравцов, — сказал Морозов. — Вы вели себя достойно.
— Спасибо…
Сверток шлепнулся на ковер. Кравцов нагнулся за ним, и тут его опять качнуло, он упал на четвереньки.
— Ложитесь-ка спать, — услышал он голос Морозова. — Еще успеем поговорить.
Кравцов поднялся и посмотрел вслед академику.
— Мерзавец! — сквозь зубы сказал он самому себе. — Не можешь на ногах держаться, идиотина…
В ванной он с отвращением взглянул на свое отражение в зеркале. Хорош! Волосы всклокочены, морда не брита, в пятнах каких-то, глаза провалившиеся.
Кравцов принял ванну, потом долго стоял под прохладным душем. Душ освежил его и вернул интерес к жизни.
В коридоре было тихо, безлюдно, плафоны лили мягкий свет. Возле каюты № 27 Кравцов остановился.
Спит Уилл или нет? Дверь была чуть приотворена, Кравцов подошел и согнул палец, чтобы постучать, и вдруг услышал надтреснутый женский голос:
— …Это не имеет значения. Только не думай, что я приехала ради тебя.
— Прекрасно, — ответил голос Уилла. — А теперь лучшее, что ты можешь сделать, это уехать.
— Ну нет! — Женщина засмеялась. — Так скоро я не уеду, милый…
Кравцов поспешно отошел от двери: “Норма Хэмптон — и Уилл! — подумал он изумленно. — Что может быть общего между ними?.. Не мое это дело, впрочем…” Он вошел в свою каюту. А каютка — ничего. Маленькое, но уютное жилье. Он поскреб реденькую бородку. Побриться сейчас или утром?..
Кравцов щелкнул выключателем — и увидел на столе пачку писем.
Он проснулся с ощущением радости. Что это могло быть? Ах, ну да, письма от Марины! Он читал их и перечитывал до трех часов ночи… Сколько же времени сейчас? Ого, без двадцати десять!
Кравцов вскочил, отдернул шторки и распахнул иллюминатор. Голубое утро ворвалось в каюту. Он увидел синюю равнину океана, небо в легких клочьях облаков, а на самом горизонте — коробочку плота, накрытую белой шапкой пара. Солнце слепило глаза, и Кравцов не сразу разглядел тонкую черную нитку, вытягивающуюся из клубов пара и теряющуюся в облаках. Отсюда загадочный столб казался даже не ниткой, а ничтожным волоском на мощной груди земли. Так, пустячок, не заслуживающий и сотой доли сенсационного шума, который он произвел в мире.
Взгляд Кравцова упал на листок бумаги, лежащий поверх пачки писем. Улыбаясь, Кравцов поднес листок к глазам, снова прочел слова, написанные кривыми печатными буквами: “Папа, приезжай скорее, я соскучился”. Это Марина водила Вовкиной рукой.
Внизу был нарисован дом, тоже кривой, из его трупе бы шел дым завитушками. Аи да Вовка, уже карандаш в лапе держит!
Ну, ладно, надо идти завтракать, а потом разыскивать Морозова. Если он, Кравцов, здесь не нужен, то c первой же оказией…
Он вздрогнул от неожиданности: зазвонил телефон.
— Александр? Вы уже позавтракали? — услышал он глуховатый голос Уилла.
— Нет.
— Ну, тогда вы не успеете.
— А что такое, Уилл?
— В десять отходит катер. Вы не успеете. Идите завтракайте.
— Я успею! — сказал Кравцов, но Уилл уже дал отбой.
Кравцов торопливо оделся и выбежал в коридор.
В просторном холле его перехватил какой-то журналист, но Кравцов, пробормотав “sorry”, [12] побежал дальше. Он попал в узенький коридор, в котором ревел вентилятор, и понял, что заблудился. Назад!
12
Извините! (англ.).
Расспросив дорогу, он выскочил, наконец, на спардек и сразу увидел глубоко внизу катер, приплясывающий на волнах у борта “Фукуоки”. Прыгая через ступеньки, Кравцов сбежал по трапу на верхнюю палубу. Возле группы людей остановился, переводя дыхание, и тут его окликнул Али-Овсад:
— Зачем пришел? Я сказал, тебя не будить, пусть спит. Тебе инглиз сказал?
— Да. Где он?
Али-Овсад ткнул пальцем в катер.
— Там. Ты не ходи, отдыхай.
— Отдыхай-мотдыхай… — Кравцов с досадой отмахнулся и бочком пролез сквозь тесное кольцо журналистов к Брамулье и Штамму. Они разговаривали с давешним пожилым японцем возле трапа, спущенного к катеру.
Кравцову было стыдно за свою сонливость. Он стесненно поздоровался, и Брамулья, схватив его за руку, подтащил к японцу:
— Это инженер Кравцов.
Морщины на лице японца раздвинулись в улыбке. Он втянул в себя воздух и сказал высоким голосом:
— Macao Токунага. — И добавил на довольно чистом русском языке: — Удалось ли вам отдохнуть?
— Да, вполне.
Так вот он, знаменитый академик! Когда-то, двадцать пять лет тому назад, он с первой группой японских ученых обследовал пепелище Хиросимы и выступил с гневным заявлением против атомного оружия. Ходили слухи, что Токунага поражен лучевой болезнью. Вид у него и в самом деле неважный…