Теперь Келсон мог переключить внимание со своего плавного дыхания на Каулая, осторожно простер правую руку надо лбом старика и на несколько секунд легонечко коснулся большим пальцем и мизинцем сомкнутых век. Он ощутил хмельной дурман, когда ненавязчиво вплыл в сознание Каулая, но быстро миновал эту преграду и принялся образовывать все необходимые для него связи, закрыв глаза и все дальше бредя на ощупь через пьяные грезы.

— Слушай только меня, Каулай, — прошептал он.

Слабый всплеск изумления Дугала побудил Келсона на миг поднять веки и непроизвольно послать тонкий, словно усик растения, успокаивающий импульс в направлении друга. Вряд ли Дугал ощутил его на сознательном уровне, но, похоже, вновь почти мгновенно расслабился, испустив сдержанный вздох, и подался вперед, чтобы взглянуть на безмятежное лицо отца.

— Продолжай крепко спать и слушай только мой голос, — продолжал Келсон, возвращаясь к старику. — Тебе слышно каждое слово, которое я произношу, хотя ты и спишь, и ты будешь охотно и, насколько сможешь, полно отвечать на мои вопросы. Ты понимаешь?

— Да, — нечетко ответил голос старого горца.

Дугал воззрился на Келсона в изумлении, тот откинулся назад и ответил слабой улыбкой, небрежно скрестив руки на груди.

— Похоже, все пойдет как по маслу, — бросил он в сторону Дугала. — Очень хорошо, Каулай. Давай поговорим, прежде всего, о твоем брате. Ты знаешь, где Сикард сейчас?

Каулай скорчил гримасу во сне.

— Да.

Точный ответ, но данный без особой охоты. Немного ослабив хватку, Келсон задал новый вопрос.

— Хорошо. И где же он?

— А, полагаю, он в этой свой башне в Лаасе — он и его заговорщица-жена, — сказал Каулай. — Она мне сразу не понравилась, как только я ее впервые увидел, но он хотел жениться именно на ней.

Его голос зазвучал оживленно, стал доверительным и бодрым, как если бы он опять сидел за столом, делясь своим мнением о происходящем за чашей доброго эля, разве что глаза оставались закрытыми.

— Госпожа Кэйтрин? — спросил Келсон.

— Она самая. Кэйт Кинелл, она себя еще принцессой величает, — с презрением продолжал старик. — Они совсем стыд потеряли, это уж наверняка… великие и могущественные для всякого, кто мог бы их невзначай увидеть. Говорят, у них там прямо настоящий двор, как если бы она была королевой, а не выскочкой.

Келсон кивнул и еще немного ослабил хватку. Ему не нравилось то, что стояло за словами старика, но, в остальном, все шло поистине превосходно.

— Как если бы она была королевой? — негромко повторил Келсон.

— Ну, разумеется, для тебя это не новость, паренек. И зря ты это терпишь. Говорят, она позволяет себе вольности, подобающие только сюзерену. Она крадет у тебя вассалов, крадет заодно и честь.

Келсон ощутил, как Дугал взорвался негодованием, но знаком руки остановил его. Сейчас было не время для праведного гнева. Если Каулай называет вещи своими именами, положение в Меаре еще опаснее, чем у него был повод считать. Вассалам даруется земля взамен на их верную службу, и в первую очередь — службу рыцарскую, военную. Если Кэйтрин Меарская принимает у вассалов присягу, как сюзерен Меары…

— Каулай, что за вольности она себя позволяет? — спросил Келсон, глядя в оцепенелое лицо Дугала.

— Она берет с рыцарей присягу и обещает им земли, когда Меара опять будет свободной, — охотно ответил Каулай. — И несколько новичков посвящено в рыцари. Среди них — даже два мальчика, и оба помоложе тебя.

Келсон почувствовал, что в нем нарастает гнев, не слабее, чем у Дугала, и ему пришлось немалым усилием охладить себя.

— Кто посвятил их в рыцари?

— Мой брат, — последовал ответ Каулая, на этот раз не столь охотный. — Я бы не поверил, что такое возможно: моя кровь, да еще он и клялся в верности твоему отцу, да смилуется над ним Бог. Я подумал, что ослышался, когда мне принесли вести. Теперь юный Ител задирает нос: он, мол, рыцарь, а однажды станет принцем Меарским, если ему заблагорассудится. Жаль, он младенцем не умер. В нем нет ничего от настоящих Мак-Ардри, уж это наверняка.

— Понятно, — Келсон осторожно поискал зримый образ выскочки Итела. — А теперь расскажи мне об Ителе. Я хочу знать все, что ты можешь вспомнить.

А в Кулди Аларик Морган приготовился к другому проникновению в неведомое, открыв красный кожаный футлярчик размером с половину его кулака и высыпав оттуда пригоршню полированных кубиков из слоновой кости и черного дерева.

Они застучали друг о дружку и о столешницу, он поправил их, и их грани отразили свет, когда Морган поднес поближе к столу, что перед ним, одну-единственную свечу. Он быстро выстроил из них положенный рисунок: четыре белых посередке большим белым квадратом, четыре черных — у каждого угла, не соприкасаясь. Перстень-печатка на правой руке тоже засветился, когда он потянул кончики пальцев к середине белого квадрата, но с мгновение он не обращал внимания на кольцо, приводя в порядок мысли.

Эти загадочные черные и белые кости назывались Сторожевыми Башнями на языке тех, кто в них разбирался, подобно тем, что входят в оборонительные сооружения замков — ибо назначением их было — охранять и защищать. К ним прибегали, чтобы создать сферу магической защиты для места, ограниченного четырьмя точками, в которые ставились Башни, удерживающие внутри энергию и не допускающие вторжение разрушительных сил.

Подобная защита была жизненно важна, когда замышлялось магическое действие вроде того, которое желал совершить Морган — ибо, чтобы дотянуться до Келсона на таком расстоянии и без предварительной подготовки, требовалось погрузить себя в глубокий транс и, значит, утратить чувствительность к окружающему и оказаться беззащитным, пока его разум будет искать короля.