Шрифт:
Прильнув к нему, она уже готова была признать свое поражение, и потом, он и впрямь был такой теплый!
— Я вам наговорила кучу всяких неприятных вещей, — бормотала она, — и я очень, очень прошу меня извинить! На самом деле, вы, конечно же, никакое не бремя для меня!
Взирая на нее сверху вниз, он улыбнулся ей:
— Так значит, причиной вашего беспокойства явилось то, что я вышел из себя, верно?
— Нет, это не так: обнаружив, что вы ушли, я подумала, что вы можете попасть под автобус, или под поезд, или еще под что-то! И я испугалась при мысли о том, что вы, быть может, ранены!
— Так у меня, по-вашему, совсем отсутствует «пиа матер», да?
— Что-что?! — переспросила она.
— Ну, мозги то есть. Я что, дураком вам кажусь?
— О нет, конечно же, нет! Просто вы совсем не знаете, как нес в нашем мире устроено — только и всего!
— Да?! Ну, а кто же из нас двоих мокрый, а кто сухой?
— Мы оба мокрые, потому что вы продолжаете держать меня на руках, — несколько чопорно ответила она.
— Так вот, — откликнулся он, — я, к вашему сведению, разузнал все, что нам требовалось, и завтра же мы отправимся в Гошок!
— И каким же это образом и у кого вам удалось что-то узнать? Должно быть, у тех бабенок, да? Вы что, поцелуями из них это вытянули? — ехидно спросила она.
— А вы, Монтгомери, ревнуете, что ли?
— Нет, Стэффорд, я не собираюсь ревновать! — отозвалась она и подумала, что гипотеза, предложенная Буратино-Пиноккио, неверна: нос ее и ни капельки не удлинился, хоть она и солгала! — Ну, и что же вы выяснили? — не выдержала она.
— А то, что Гошоком владеет Дики Хэарвуд! — с готовностью ответил он.
— Но разве он не женился на вашей матушке? — спросил. она. — Или он столь же стар, как вы?!
— Берегитесь! — откликнулся он. — Не то я покажу вам, на сколько я стар! — И, подбросив ее на руках, спросил:
— Уж не слишком ли я вас раскормил?
— Скорее уж вы ослабели — и все из-за того, что волочитесь за каждой встречной женщиной! А это, знаете ли, лишает мужчину силы! — парировала Дуглесс.
— Что до моей силы, то ей нету равных! — воскликнул он и чуть погодя сказал:
— Так о чем это я вам рассказывал?
— О том, что Дики Хэарвуд все еще является владельцем Гошока.
— Да. И завтра поутру я намерен повидаться с ним. А что такое «уик-энд»?
— Уик-энд означает конец рабочей недели — время, когда все куда-нибудь отваливают. Но вы же не можете вот так за просто взять да и поскакать к обиталищу лорда?! Надеюсь, ВЫ не воображаете, что вас пригласят туда на уик-энд?!
— Это что, рабочие, что ли, отваливают? Да у вас тут, похоже, вообще никто не работает! Я не видел ни земледельцев на полях, ни кого-либо за плугом. Теперешний народ только бродит по магазинам да машины водит!
— У нас — сорокачасовая рабочая неделя, а для пахоты есть трактора! Но, Николас, вы мне так и не ответили! Что именно вы намерены делать? Не можете же вы и вправду сообщить этому Хэарвуду, что я, мол, явился сюда прямиком из шестнадцатого столетия! Такого ведь вы никому не расскажете, даже этим бабенкам из бара! — И, подергав за ворот его сорочки, она добавила:
— Вы же погубили свою рубашку! Губная помада ведь не отстирывается!
Ухмыляясь ей и вновь подбрасывая ее на руках, он воскликнул:
— А вот на вас так совершенно нет губной помады! Отворачивая от него лицо, она сказала:
— Давайте не будем начинать это снова! Лучше расскажите-ка мне об этом Гошок-холле!
— Им все еще владеет семейство Хэарвудов, и они туда ездят на этот… как его?.. энд?..
— На уик-энд, — подсказала Дуглесс.
— Точно: на уик-энды! И еще… — Тут он покосился на Дуглесс. — Еще там и Арабелла тоже.
— Арабелла? — удивилась она. — Но какое отношение может ко всему этому иметь Арабелла, живущая в двадцатом веке?!
— Но моя Арабелла была дочерью Дики Хэарвуда, и, похоже, Дики Хэарвуд вновь обретается в Гошок-холле, и у него и теперь есть дочь по имени Арабелла, возраст которой — тот же, что был у той моей Арабеллы, когда мы…
— Ой, пощадите! — воскликнула Дуглесс, а затем погрузилась в задумчивость: недавно найденные документы, другая Арабелла, другой Дики… — все выглядит так, будто история повторяется!
Глава 8
Затаив дыхание, Дуглесс смотрела на Николаса, восседавшего на жеребце. Она, разумеется, слышала о том, как объезжают подобных лошадей, но самой это видеть ей прежде не доводилось. И все, кто оказывались возле школы верховой езды, будь то ее служащие или просто посетители, останавливались и смотрели, как Николас трудится, укрощая эту нервную, злобную и коварную скотину.