– Расскажите мне, что произошло.

Мистер Уэстон сконфуженно пожал плечами:

– Несчастный случай, вот и все. Мальчишка сильно поранился.

– Это случилось на загородной экскурсии?

– Да. У нас был пикник в Лоузхилл-холле. Вы знаете исследовательский центр нашего национального парка недалеко от Каслтона?

Фрай не знала, но все равно кивнула, не желая показывать, что плохо знакома с местностью.

– Тогда поднялась большая шумиха. Какая-то истерия. Министерство образования провело настоящее расследование. Подключили даже полицию, но, конечно, никаких обвинений не последовало.

– Понятно. Вы отвечали за эту экскурсию?

– Да, это так. Но ни малейшей халатности в моих действиях не обнаружили. Несчастный случай, простой и ясный. Никто не мог его предвидеть. Мальчик отбился от группы. Хотя я предупреждал их всех об опасности и группу сопровождало необходимое число взрослых. Всем детям было велено не сходить с дороги. Но некоторые же не слушают, что им говорят. Их ведь никогда не учили вести себя дисциплинированно.

– По-моему, это и на совести родителей.

Уэстон горько улыбнулся:

– Скажите это родным Гэвина Ферригана. Они вели себя просто оскорбительно. Даже агрессивно. Должен вам сказать, между нами произошло несколько очень неприятных сцен. Мне пришлось обратиться за советом к юристу для защиты своей позиции. Я не мог допустить, чтобы моя честность была поставлена под сомнение: это несовместимо с должностью заместителя директора.

– Вы говорите, что мальчик сильно поранился?

– У него была серьезно повреждена голова. Я делал все, что мог. Вытащил его из воды, согревал, пока не подоспела воздушная «скорая помощь». Но он разбил голову о камни на дне реки. И через пять дней врачи решили отключить его от аппаратуры жизнеобеспечения.

– Но в конце концов шум утих, во всяком случае в отношении вас?

– Да, через некоторое время. Было множество разговоров – нелепые, голословные обвинения. Знаете, это весьма неприятно. Иногда мне было стыдно за себя, хотя я и знал, что ни в чем не виноват. Но все вокруг стремились убедить меня в обратном. Абсолютно все.

– И мать Гэвина Ферригана – сестра Уэйна Сагдена.

– Ну да. Его отец, Ферриган, тогда уже сидел в тюрьме за торговлю наркотиками. А остальное семейство занималось тем, что активно мешало расследованию. Это было чрезвычайно неприятно. – При воспоминании об этом Уэстона даже передернуло. – Я вынужден был оправдываться. Хотя и не сделал ничего, за что следовало бы извиняться. Я действовал совершенно правильно. И предпринял все, что мог, для спасения мальчика.

Через несколько минут Эрик Уэстон проводил Фрай к выходу. Он смущенно замер на пороге рядом с массивной дубовой дверью, оглянулся через плечо, проверяя, не услышит ли его жена, возившаяся на кухне с посудой.

– Этот несчастный случай с Гэвином Ферриганом… – проговорил он. – Поймите, мне все это очень нелегко далось.

– Я понимаю и нисколько в этом не сомневаюсь.

– Просто… просто некоторые люди не могут забыть. Им нравится, если вы испытываете стыд всю оставшуюся жизнь.

Посуда на кухне перестала греметь, и мистер Уэстон, похоже, вдруг заметил тишину.

– Ладно, тогда всего доброго, – сказал он. – Простите, что ничем не смогли быть вам полезны.

Он вышел вслед за Фрай и остановился на ступеньках перед полуоткрытой дверью.

– Этот случай с Ферриганом… вы действительно считаете, что он связан… ну, вы понимаете?

– На данный момент ничего не могу сказать.

– Очень плохо, если так, – сказал Уэстон. – Очень плохо.

Он повернулся и ушел обратно в дом еще до того, как Фрай миновала ворота. Диана тут же услышала ворчливый голос миссис Уэстон и приглушенное бормотание в ответ, затем какой-то звучный хлопок.

Она села в машину и достала карту: хотелось как можно быстрее уехать отсюда и снова оказаться на холмах.

В отличие от Бена Купера, Фрай не испытывала горячего желания защищать неудачников – и уж тем более таких, как Эрик Уэстон. Она разозлилась и в то же время смутилась, обнаружив, что слова Уэстона не оставили ее равнодушной. Ее испугало, что несколько произнесенных им фраз так точно напомнили ей ее собственные чувства из сравнительно недавнего прошлого.

«Иногда мне было стыдно за себя, хотя я и знал, что ни в чем не виноват,– сказал он. – Но все вокруг стремились убедить меня в обратном. Абсолютно все».

– Все белые фургоны да белые фургоны, – говорил Джепсон, размахивая пачкой бланков протоколов. – Вы знаете, сколькоздесь белых фургонов? Сколько их проехало здесь за два дня? Миллионы?