– Про бога бы...

Яков Платонович трехпалою рукой приподнял лампу, посмотрел на вопрошателя прищурясь и сказал:

– Здесь я учу. Я знаю, когда богу черед. Затем снова обратился к Самгину:

– Учеными доказано, что бог зависит от климата, от погоды. Где климаты ровные, там и бог добрый, а в жарких, в холодных местах – бог жестокий. Это надо понять. Сегодня об этом поучения не будет.

– Вас боится, – шепнул Климу сосед и стал плевать на окурок папиросы.

Философ решительно черкнул изуродованной рукой по столу и углубился в книгу, перелистывая ее страницы.

Самгин чувствовал себя больным, обезмысленным, втиснутым в кошмар. Если б ему рассказали, что он видел и слышал, он не поверил бы. Все сердитей кипела вода в котлах, наполняя подвал тяжко пахучим паром. Усатая женщина шлепала в корытах черными кусками печени и легких, полоскала сычуги, выворачивая их, точно грязные чулки. Она возилась согнувшись и была похожа на медведицу. У печи кто-то всхрапнул, повез ногами по полу и гулко стукнулся головой о перегородку. Проповедник, взглянув на него из-под ладони, сказал не улыбаясь и не сердито:

– Побереги башку, может – еще годится. Трехпалая кисть его руки, похожая на рачью клешню, болталась над столом, возбуждая чувство жуткое и брезгливое. Неприятно было видеть плоское да еще стертое сумраком лицо и на нем трещинки, в которых неярко светились хмельные глаза. Возмущал самоуверенный тон, возмущало явное презрение к слушателям и покорное молчание их.

– От царя небесного вниз спустимся к земному... На секунду замолчав, учитель почесал в бороде и – докончил:

– ...делу.

Общительный сосед Клима радостно шепнул:

– Про Царя-Голода начнет...

– Все мы живем по закону состязания друг с другом, в этом и обнаруживается главная глупость наша.

Топорные слова его заставили Клима иронически подумать:

«Слышал бы это Кутузов!»

И все-таки было оскорбительно наблюдать, как подвальный человечишка уродливо и дерзко обнажает знакомый, хотя и враждебный ход мысли Кутузова.

– Возьмем на прицел глаза и ума такое происшествие: приходят к молодому царю некоторые простодушные люди и предлагают: ты бы, твое величество, выбрал из народа людей поумнее для свободного разговора, как лучше устроить жизнь. А он им отвечает: это затея бессмысленная. А водочная торговля вся в его руках. И – всякие налоги. Вот о чем надобно думать...

– Ловко? – горячим шопотом спросил сосед Клима. И – крепко потирая руки:

– Министр, сукин кот!

– Вы ему вериге?

– А – чего же не верить? Он правду режет. Поговорив еще минут десять, проповедник вынул из кармана клешней своей черные часы, взвесил их, закрыл книгу и, хлопнув ею по столу, поднялся.

– На сегодня – будет! Думайте.

Все зашевелились, а рябой .громко произнес:

– Спасибо, Яков Платоныч.

Яков, дважды кивнув ему, поднял нос, понюхал и сморщил лицо, говоря:

– Глафира! Я же тебя просил: не мочи сычуги в горячей воде. Пользы от этого – нет, только вонь.

А когда Самгин, идя к двери, поравнялся с ним, он, ухватив его за рукав, сказал насмешливо:

– Вот, господин, сестра моя фабрикует пищу для бедных, – ароматная пища, а? То-то. Между тем, в трактире Тестова...

– Извините, мне пора, – прервал его Клим. Вынырнув в крепкий холод улицы, он вздохнул так глубоко, как только мог; закружилась голова, и позеленело в глазах. Приземистые, старенькие домики и сугробы снега, пустынное небо над ними и ледяная луна – все на минуту показалось зелененьким, покрытым плесенью, гнилым. Самгин торопливо шагал и встряхивался, чтоб отогнать от себя тошнотворный запах испорченного мяса. Было еще не поздно, только что кончилась всенощная. Клим решил зайти к Лидии, рассказать ей обо всем, что он видел и слышал, заразить ее своим возмущением. Она должна знать, в какой среде живет Диомидов, должна понять, что знакомство с ним не безопасно для нее. Но, когда он, сидя в ее комнате, начал иронически и брезгливо излагать свои впечатления, – девушка несколько удивленно прервала его речь:

– Но ведь я знаю все это, я была там. Мне кажется, я говорила тебе, что была у Якова. Диомидов там и живет с ним, наверху. Помнишь: «А плоть кричит – зачем живу?»

Сгибая и разгибая шпильку, она задумчиво продолжала:

– Конечно, все это очень примитивно, противоречиво. Но ведь это, по-моему, эхо тех противоречий, которые ты наблюдаешь здесь. И, кажется, везде одно и то же.

Сломав шпильку, она тихонько добавила:

– Вверху – кричат, внизу – слышат и толкуют по-своему. Не совсем понятно, чем ты возмущаешься.

Но ее спокойный тон значительно охладил возмущение Клима.

– А я не могу понять, чем ты увлекаешься в Диомидове, – пробормотал он.

Лидия взглянула на него, сдвинув брови.

– Он мне нравится.

Клим замолчал, прислушиваясь, ожидая, когда в нем заговорит ревность.

– Иногда я жалею, что он старше меня на два года; мне хочется, чтоб он был моложе на пять. Не знаю, почему это.

– Ты – видишь, я все молчу, – слышал он задумчивый и ровный голос. – Мне кажется, что, если б я говорила, как думаю, это было бы... ужасно! И смешно. Меня выгнали бы. Наверное – выгнали бы. С Диомидовым я могу говорить обо всем, как хочу.