А что? Можно и наизусть. Наглядный урок политграмоты.

— Слушайте…

Читал Игорь неплохо, а «Двенадцать» — особенно. Поэма эта вообще для чтения благодатна: меняющийся ритм, разговорные куски, разные человеческие характеры, тон — от камерного до патетического. Читал во весь голос, не смущаясь взглядами прохожих, честно говоря — недоуменными: идет по улице сумасшедший, орет в рифму, руками размахивает. Да и орет что-то крамольное на слух… Лучше мимо, мимо, не дай бог, привяжется, а то и слушать заставит.

Но Игорь не замечал их, не разглядывал. Плевать ему на них было. С высокой колокольни. Он читал и сам слушал музыку стихов, звучавших сейчас в их собственном времени. И быть может, в эти минуты в Петрограде или Москве сам Александр Блок читал их — недавно написанные, еще горячие, живые.

И Лида слушала как завороженная. А когда он выкрикнул последние строки — о Христе в белом венце из роз, всхлипнула, даже не сдерживаясь.

Уж на что Игорь ожидал суперэффекта, но тут растерялся:

— Вы что?

— Жалко… — вытерла ладошкой покрасневшие глаза.

— Что жалко?

— Я не знаю. Но ощущение от стихов очень грустное. Даже жить страшно.

— Да бросьте! Жизнь прекрасна!.. А стихи понравились?

Улыбнулась.

— Очень! — повторила для усиления: — Очень-очень. Я обязательно найду книжку Блока… А прочитайте еще что-нибудь.

Игорь усмехнулся: еще что-нибудь? Пожалуйста.

Начал:

— «И если вдруг когда-нибудь мне уберечься не удастся, какое б новое сраженье ни покачнуло б шар земной, я все равно паду на той, на той далекой, на гражданской, и комиссары в пыльных шлемах склонятся молча надо мной…»

— Кто это написал? — спросила Лида.

Сказать бы правду: не родился еще сей поэт…

— Так, один…

И неожиданный эффект.

— Я так и подумала: это вы сами! Ой, как здорово! Вы такой талантливый!

Вот так влип. Сам дурак, не надо было читать завтрашних стихов. Даже не завтрашних — из черт-те какого далека. Хорошо, что уже пришли к дому. Тема сама собой закрылась.

А дома их ждала неприятность.

Растерянная тетя Соня, Софья Демидовна, отперла им калитку и с ходу объявила:

— К нам из контрразведки приходили.

Игорь почувствовал, как опять стало холодно в животе — от неосознанного страха. Что-то часто в последнее время приходит к нему это стыдное чувство. Ну а сейчас почему? Чего бояться?

— Зачем приходили?

— Про Гришу спрашивали. Где он, давно ли здесь был…

— А вы?

— Что я? Откуда я что про Григория знаю? Он сам по себе, мы сами по себе. Седьмая вода на киселе, — повторила она слова Пеликана.

Старик Леднев по-прежнему сидел на диване-саркофаге. Книжка выпала из рук, валялась на полу, а он, привалившись виском к диванной тумбе, которая одновременно являлась шкафом, мирно похрапывал. Даже скорее похрюкивал. Знакомая картина.

— Он знает? — спросил про Леднева Игорь.

— О контрразведке? — Софья Демидовна старательно выговаривала малопривычное, но красиво звучащее слово. — Вряд ли. Он так и проспал все на свете. Они спросили, кто это такой, а я сказала, что давний знакомый, домой возвращается, в Москву. И что профессор, сказала.

— Поверили?

— Они его мешочек — он под вешалкой стоял, хорошо, что не убрала, а ведь хотела — вытряхнули, а там документы. Все честь по чести: Леднев Павел Николаевич, профессор истории. Диплом его профессорский, паспорт, еще бумага какая-то от Академии наук…

— От царской? — машинально спросил Игорь.

— Другой нет. Да этим офицерам и лучше, чтоб от царской, а не от большевистской…

Старик Леднев перестал похрюкивать-похрапывать, открыл по старой привычке один глаз и сказал абсолютно трезвым, ни капельки не сонным голосом:

— Не от Академии наук, а от исторического общества. Хотя для этих хамов все одно…

Софья Демидовна руками всплеснула, ойкнула. Даже Игорь с интересом на профессора поглядел: ну и хитер старикан. Одна Лида ничего не понимала, но внимательно слушала.

— Вы что же, не спали? — обиженно спросила Софья Демидовна.

— Спал не спал — вопрос другой, — сказал Леднев и сел ровно, руки на коленях сложил. — Я, может, чутко сплю. Как говорится: сплю-сплю, а кур бачу. Я ждал развития событий, чтобы вступить в дело, если понадобится. Но не понадобилось. И я не стал просыпаться, — говорил все это он тоном короля, которого незаслуженно упрекнули в перерасходе государственных денег: и вроде вина очевидна, но с другой стороны — король, какие могут быть претензии…