Шрифт:
337. Наивность, обнаруживаемая в отношении последних «желательностей», — в то время, как ещё не знают «почему?» человека.
338. Не напоминает ли мораль в известном отношении фальшивомонетчика? Она утверждает, что якобы что-то знает, а именно: что такое «добро и зло». Это значит утверждать, что знаешь, для чего человек существует, — его цель, его назначение. Это значит утверждать, что знаешь, что у человека есть цель, назначение.
339. Что человечество должно выполнить одну общую задачу, что оно как целое стремится к какой-нибудь одной цели, — это весьма неясное и произвольное представление ещё очень юно. Может быть от него снова освободятся раньше, чем оно станет «idee fixe» * ... Оно не может считаться целым, это человечество: оно представляет собой тесно переплетающуюся массу восходящих и нисходящих жизненных процессов — у нас нет юности с последующей зрелостью и, наконец, старостью. Напротив, слои лежат вперемежку и друг над другом — и через несколько тысячелетий может быть будут существовать более юные типы человека, чем те, которые мы может констатировать теперь. С другой стороны, явления декаданса свойственны всем эпохам человечества: везде есть отбросы и продукты разложения, выделение продуктов упадка и отложения само по себе есть жизненный процесс.
идея фикс, навязчивая идея (лат.).
В эпоху господства христианских предрассудков этого вопроса вовсе не существовало: всё дело сводилось к спасению отдельной души: большая или меньшая продолжительность жизни человечества не принималась во внимание. Лучшие из христиан желали, чтобы человечество возможно скорее пришло к концу: относительно же того, что нужно отдельной личности, никаких сомнений не было... Задача для каждого отдельного индивида как теперь, так и в любой момент будущего для будущего человека, была ясно поставлена: ценность, смысл; сферы ценностей были неподвижны, безусловны, вечны, едины с Богом... То, что отклонялось от этого вечного типа, было греховно, исходило от дьявола, осуждено...
Центр тяжести ценности лежал для каждой души в ней самой: спасение или осуждение! Спасение вечной души! Самая крайняя форма сосредоточения на себе... Для каждой души возможно было только одно усовершенствование, только один идеал, только один путь к искуплению... Самая крайняя форма равенства, связанная в то же время с оптическим преувеличением важности отдельного человека, доходящим до бессмыслицы... Сплошь бессмысленно — важные души, вращающиеся в ужасном страхе вокруг самих себя.
Теперь ни один человек не верит больше в это бессмысленное важничанье, и мы пропустим нашу мудрость через сито презрения. Тем не менее остаётся непоколебленной оптическая привычка связывать ценность человека с приближением к идеальному человеку; в сущности, как перспектива самососредоточения, так и равноправие перед идеалом остаются и по сию пору в силе. In summa: верят в то, что знают, в чём должен заключаться крайний предел желательного в смысле приближения к идеальному человеку.
Но эта вера есть только результат необыкновенной привычки иметь под рукою христианский идеал; последний тотчас снова извлекается на свет Божий, как только делается попытка подвергнуть анализу «идеальный тип». Полагают, что знают, во-первых, что приближение к известному типу желательно; во-вторых, что знают — какого рода этот тип; в-третьих, что всякое уклонение от этого типа есть регресс, задержка, утрата силы и власти человека... Мечтать об условиях, где этот совершенный человек будет иметь за собой колоссальное численное большинство — выше этого не удалось подняться нашим социалистам, и даже господам утилитаристам. Таким путём развитию человечества, по-видимому, ставится известная цель; во всяком случае, вера в поступательное движение по направлению к идеалу есть единственная форма, в которой мыслится в настоящее время некоторого рода цель в истории человечества. In summa: наступление «царства Божия» перенесено в будущее, на землю, в человеческие дела, но, в сущности, сохранена вера в старый идеал...
340. Более скрытые формы культа христианского морального идеала. Сентиментальное и трусливое понятие «природы», введённое в обращение мечтательными поклонниками природы (чуждое всякого чутья того страшного, неумолимого и цинического, которое имеется налицо даже в «самых красивых» аспектах), в некотором роде попытка вычитать в природе вышеупомянутую морально-христианскую «человечность»; понятие природы у Руссо * , как будто «природа» есть свобода, доброта, невинность, право, справедливость, идиллия, — в сущности, всё тот же культ христианской морали. Собрать места, показывающие, что именно восхищало поэтов, например, в горных высях и т. д. Что Гёте искал в природе — почему он почитал Спинозу. *
У Руссо, как и у других просветителей XVIII в., природа — мать, заботящаяся о всех своих детях, к которым относятся и люди, в отличие от общества, порождающего в последних пороки.
Подобно Спинозе, Гёте считал, что в природе кроется «великое, творящее, всё направляющее существо, дабы нам легче было постичь его». После путешествия в Италию (1786–87), он признавался, что некий «инстинкт» влечёт его к природе в надежде, что в ней он сумеет открыть тайны мироздания (Гёте И. В. Из моей жизни: поэзия и правда. Кн. IV).
Совершенное незнание предпосылки этого культа...
Сентиментальное и трусливое понятие «человек» `a la Конт и Стюарт Милль * , по возможности даже предмет культа... Это всё тот же культ христианской морали под новым названием... Свободомыслящие, Гюйо * , например.
Сентиментальное и трусливое понятие «искусства» как сочувствия всему страждущему, обездоленному (даже история, напр., Тьерри * ) — это опять-таки всё тот же культ христианского морального идеала.
Человек у О. Конта — существо социальное, а посему обязан преодолевать эгоистические инстинкты ради укрепления семьи и общества: «Жена должна быть подчинена мужу, и дети — родителям. Брак — нерасторжим. Равенство полов — пустое разглагольствование...» О Конте см. прим. к § 95.
Дж. С. Милль, во многом разделявший взгляды Конта, считал, что человек должен руководствоваться в первую очередь соображениями той пользы, которую его действия могут принести человечеству, и лишь потом — его стране, семье и ему лично. О Милле см. прим. к § 30.
Гюйо, Жан-Мари (1854–1888) — французский философ-позитивист, «антинародник», считавший «народ» объектом воспитательного воздействия аристократов духа, а религию — социологией, сводящей «все естественные и даже сверхъестественные силы к человеческому типу, и их отношения — к отношениям социальным». Автор книги «Опыт морали вне обязательства и санкции», очень понравившейся Ницше.
Тьерри, Жак-Никола-Огюстен (1795–1858) — французский историк, объяснявший, по словам Г. Плеханова, «политический строй гражданским бытом» (т. е. «бытие определяет сознание»), чем заслужил похвалу и последнего, и Маркса (Бельтов Н. (Плеханов Г.) К вопросу о развитии монистического взгляда на историю. СПб., 1905; Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 28 С. 341).