– Оно у меня не колючее.

– Думаю, что вы не совсем понимаете меня. Если учесть, что вам не совсем понятно слово «сюрприз», я прихожу к выводу, что надо постоянно держать под рукой словарь.

– И это вы называете ухаживанием? Дразнить меня, пока я не заболею?

– Нет-нет, хотя теперь это не имеет значения. Вы же не желаете, чтобы за вами ухаживали!

Кэтрин закусила губу, сама не понимая, злится она или забавляется. Скроив преувеличенно сердитую мину, она спросила:

– Знаете, кто раздражает меня еще больше, чем вы? Глаза Эндрю весело блеснули.

– Не знаю, но уверен, что вы мне сейчас об этом скажете.

– Никто, мистер Стэнтон. Я никогда не встречала человека, который раздражал бы меня сильнее вас.

– Эндрю. Мне повезло оказаться на первом месте.

И он улыбнулся той открытой улыбкой, которую завершали две очаровательные ямочки. Кэтрин лишь плотнее сжала губы, чтобы не отвечать такой же улыбкой. Вот досада!

Куда делось ее раздражение? Почему ей вдруг захотелось улыбнуться? Она должна быть усталой и слегка раздосадованной. Раздраженной. Почему же ей так... приятно?

Ясно одно: ей пора уходить. Она сделала шаг вперед, но Стэнтон остановил ее, легко удержав за руку. Из его глаз исчезли искры веселья. Кончиком пальца он легонько провел по ее щеке.

– Кэтрин, я считаю, мы оба пережили сегодня нечто важное.

Мурашки пробежали у нее по спине. Как этот мужчина умудряется едва заметным прикосновением пробуждать в ее теле такую мощную физическую реакцию? Нельзя же лгать себе бесконечно! Да он кажется ей неотразимо привлекательным.

Но что же ей с этой правдой теперь делать?

– Мистер Стэнтон, мы ведь почти закончили? – спросил Спенсер в третий раз за четверть часа.

Скорчившись на грубом деревянном полу в дальней части конюшни, Эндрю обернулся на голос и улыбнулся. Спенсер стоял у тюка сена и в первый раз в жизни держал в руке метлу. Всего полчаса назад Эндрю вручил ему этот полезный инструмент. Сначала Спенсер уставился на деревянную рукоятку как на змею, но потом увлекся. От тяжелой работы на его лице поблескивали капельки пота, но он явно был удовлетворен плодами своего труда.

– Пол уже чистый, – одобрительно заметил Эндрю. – Мне осталось вколотить пару гвоздей, и можно будет начинать.

– Я хочу поблагодарить вас за то, что вы позаботились о маме после ранения.

Эндрю в этот момент забивал гвоздь. Он даже обернулся и внимательно посмотрел на мальчика.

– Я очень рад, что смог оказаться полезным, Спенсер.

– Я бы и раньше поблагодарил вас, но она ничего не говорила мне до вчерашнего дня. – Он опустил голову и вытащил из тюка травинку. – Когда она мне рассказала, я очень рассердился. И не только на нее, но и на вас. Вы ведь тоже молчали.

– Спенсер, не я должен был тебе рассказывать. Твоя мама хотела как лучше, пыталась оградить тебя от волнений. Она тебя очень любит.

– Я знаю, мы с мамой говорили об этом. Я уже не сержусь. Она обещала больше ничего от меня не утаивать.

– Это хорошо. – Эндрю встал и протянул мальчику руку. – Значит, мы по-прежнему друзья?

Спенсер, вздернув подбородок и серьезно посмотрев в глаза Эндрю, с силой сжал его ладонь.

– Друзья. Но больше никаких тайн.

Возникшее в душе чувство вины показалось Эндрю пощечиной.

Сердясь на себя, что не сможет быть абсолютно честным со Спенсером, Эндрю стал так стучать по гвоздю, словно вколачивал в его шляпку все свое недовольство.

Через десять минут работа была закончена. Эндрю поднялся на ноги полюбовался результатами. Пока Спенсер расчищал площадку от пыли и паутины, сам Стэнтон закрепил на полу в форме широкого круга три дюжины деревянных прямоугольников, каждый размером с кирпич. Да, так будет хорошо.

– Готов? – спросил он.

– Конечно, давно готов! – с жаром воскликнул Спенсер. Указав подбородком на деревянные плашки, он спросил: – А теперь вы скажете, зачем они нужны?