— И в кабине места хватит, — сказал Валерий. — В «ЗИСе» свободно можно и втроем, Поплаваем в Сейме.

Он приоткрыл дверцу, приглашая девушку. Петелкин, улыбаясь, легонько отстранил дочь.

— Ступай, Нютка, вей зерно. Только знаешь по клубам верещать, а в школе на тройках костыляешь. — Он весело повернулся к шоферам. — Опять, Солоухины, ругаться с вами придется? Вывезете с тока все зерно двумя прицепами, после небось схватите за грудки: давай еще?

— Это верно, схватим, — засмеялась Марфа.

Автомашина вышла на шлях.

Сидя рядом с сыном, Марфа с некоторой тревогой прислушивалась к работе мотора. «ЗИС» тянул ровно, без рывков, без напряжения. На малейших подъемах Валерик предусмотрительно переводил рычаг коробки скоростей с четвертой на третью. Подбородок его выставился вперед, что сообщало лицу почти взрослое, мужское выражение, и мать словно впервые увидела его руки. Обе руки сына — по-рабочему широкие, с въевшимся в складки автолом — уверенно лежали на баранке руля, и огромная, слоноподобная машина слушалась малейшего их движения.

«Как отец, — вдруг подумала Марфа, и по сердцу ее потек холодок. — Соседи говорят, на меня схож. Нет, в отца. Особливо подбородок, скулы… и вот губы складывает».

Автомобиль свернул на шлях. Валерий включил пятую скорость. В окно кабины упруго ударил ветер, загудел в ушах и, отдаваясь от задней стенки, стал дуть в спину. По бокам от дороги тянулись рыжие пожни, прошитые зеленой травкой, в голубом небе вырезались огромные ометы, стояли копны еще не убранного хлеба, на них сидели вороны, галки.

Марфа положила голову на плечо сыну. Как хорошо ехать, закрывши глаза. Покачивает, словно в люльке, а на крутых спусках кажется, будто падаешь в пропасть, и подхватывает сердце. Вот и дождалась она помощника, о котором столько лет мечтала. Да, Валерик становится взрослым, самостоятельным. Она, наконец, спокойна. Как это хорошо повторить: «Я спокойна». Если с ней даже что случится, есть кому поддержать меньшого. Между прочим, если она опять получит премию, то купит Валерику часы: он их заработал.

И почему-то вдруг подумала: «Ну, Косоголов, держись и ты, легко не сдадимся. Работаем не только руками…»

Погода держалась теплая, но в пыльной, выжженной листве ракиток засветились первые желтые свечки. В поле радужно и лениво колыхались нитки паутины, стояла тишина, кое-где бродил скот, придорожные будяки засохли и почернели, а дикие утки, откормившиеся за лето на жнивах, вечером на озера пролетали медленно, тяжело.

За полдень со стороны омшанского шоссе в Фетяж въехал «ЗИС-150», машина № 26–41. На кронштейне с левой стороны кабины победно развевался красный флажок. Радиатор, борта были тщательно вымыты в ближней речонке и еще не просохли; не верилось, что грузовик совершил семидесятикилометровый пробег. Это «семейный экипаж» Солоухиных возвращался в родной городок с хлебозаготовок.

Грузовик вела Марфа. Валерий сидел, положив локоть на спущенное окно кабины, и отсутствующим взглядом смотрел на деревянный домишко с щеглиной клеткой за окном, на телка в увядшем палисаднике. Он вырос за лето, нажил морщинку над переносьем и казался матери не таким знакомым, как прежде. Вот теперь он пойдет своей дорогой, начнет все больше отдаляться от семьи.

— Валерик, — сказала Марфа, и в глазах ее блеснул затаенный смех.

Он вопросительно поглядел на мать.

— Ты хоть обменялся со своей барышней адресами? Писать будете?

— Я думал, ты дельное чего…

И, густо покраснев, сын с преувеличенной досадой вновь отвернулся к окошку.

«Ох, ребятки, ребятки! — думала она. — Конечно, вы, наверно, еще в эту зиму забудете друг дружку. Будут новые встречи, появятся новые увлечения. Ведь сейчас жизнь для вас полна неожиданных радостей, надежд, все кажется доступным, и нет конца уверенности в том, что самое лучшее — впереди. Но когда-нибудь, много-много лет спустя, Валерий, к тому времени опытный инженер-автотранспортник, и Нюта Петёлкина, тогда, возможно, какая-нибудь артистка и уж наверняка не Петёлкина, тепло, с улыбкой вспомнят о своем первом детском чувстве».

Грузовик въехал в раскрытые ворота базы. Потянуло знакомым запахом бензина, металлической гари, донесся перестук молотков из кузни, в глубине двора показался гараж, деревянный помост для мойки машин, огромная, радужная от мазута лужа возле него. Под навесом прижался неисправный «ГАЗ-51» без колес, будто на коленях. У серебристо-серой бензоколонки заправлялось горючим легковое такси.

Возле электросварки в окружении шоферов стоял профорг Симуков, невзрачный, с «военным» ожогом на левой щеке, в грязной робе. Он кивнул Солоухиным, дружелюбно спросил своим басом: