— В этом-то и загвоздка, — убеждающе сказал Федя. — Вы слишком много газу даете. Колеса у вас поначалу слишком быстро крутятся, скользят, земля и налипает. А вы газку пускайте чуть-чуть, не спешите… вот и пошлепаете. Сейчас давайте подтолкнем машину вот на эту горочку, а там она пойдет сама.

Из машины вышли и Юрий Николаевич и оба сына, все дружно уперлись в кузов. Настюша сидела за рулем, слегка нажимая левой ногой на педаль, не злоупотребляя, как прежде, подачей газа. «Москвич» медленно двинулся по грязи на подъем к невидимому в сгустившихся сумерках мордовскому селу.

Художник, как и следовало ожидать, поскользнулся в колдобине и еле удержался на протезе. Он весь перемазался, что, однако, ничуть не снизило его настроения. Мягкий и уверенный тон Феди, его поддержка подняли дух у всех четверых, и они вдруг поверили, что доберутся до села. Казалось, даже машина воодушевилась.

Еще меньше повезло Кузьке. Подталкивая «Москвич», он громко сопел от усердия, принимался вслух командовать: «Взялиссс! Ну-ну… ещо-о», — и вдруг куда-то провалился, исчез с глаз. Юрий Николаевич встревоженно бросился отыскивать, но Кузька уже сам поднялся навстречу с перемазанным носом, руками и коленками.

— Папа, — радостно закричал он, — тут яма, оказывается! Это мостик, папа, мостик! Значит, тридцать седьмой. Слышь, Виталька? А то после скажешь, что не сосчитал.

И Кузька опять принялся толкать машину. Юрий Николаевич лишь усмехнулся в бороду. Наконец достигли лозинок, у которых стоял «ГАЗ-51». Федя ушел, еще раз ободряюще напомнив: «Главное — одолеть вот этот километр, а там пойдет легче». Левашевы уселись в легковую, и «Москвич», натужно гудя, сам пополз за грузовиком.

Впереди, прокалывая тьму, покачивался багровый глазок стоп-сигнала и словно манил за собой, указывал путь.

Времени никто не замечал. Забыли и об ужине, лежавшем в кузове: жареной утке, яйцах, термосе с чаем. Всех охватило одно желание, все стремились к одной цели: пробиться сквозь грязь к селу. Настюша, впившись взглядом в освещенную фарами маслянистую, жирную дорогу, исполосованную колеями, каким-то чутьем угадывала налитые мутной водой колдобины, топкие места и объезжала их. Юрию Николаевичу казалось: вот-вот сейчас «Москвич» застрянет, остановится, но машина ползла вперед, ползла. Иногда он ободрял жену теплым словом: «Молодец, Настюша! И как ты можешь разобраться в этой грязище?» Притихли на своих задних местах и ребята.

И вдруг совсем близко засветилось несколько огней — уютных, невыразимо приятных, хотя и не особенно ярких. Вслед за этим выросли темный высокий горб сарая, изгородь, дерево. Неужели село? Да, это был долгожданный, почти сказочный Лемдяй, до которого Левашевы совсем и не чаяли сегодня добраться. Вскоре, как и говорил встречный шофер, колеса побежали легко: под ними оказалась сухая земля. Дождь не захватил село.

Смутно в потемках белела церковь, резко на ее фоне выделялись черно-зеленые деревья. Огонь светился лишь в немногих избах: колхозники легли спать. Уютно пахло жильем, сеном от ближнего стога. Где-то на окраине села парни и девушки пели мордовскую песню.

— Значит, ночуем в Лемдяе? — утверждающе спросила Настюша. — Ох, хорошо, что мы сюда выбрались!

— Хотите остаться в селе? — удивленно сказал Федя. — Зачем? Сами видите, какая дорога. Сейчас к Ново-Троицку гора пойдет, одолеем ее, а там совсем запросто и до Саранска добежим. Грязь, говорят, только в одном месте попадается. Под Мословкой уже начинается твердое шоссе… Так что ночевать дома будем.

Как всегда, держался он просто, говорил негромко, но с неподдельной душевной убежденностью и был так ненавязчиво внимателен, что Левашевы, посоветовавшись, опять охотно подчинились. Очень уж Юрию Николаевичу не хотелось опаздывать в школу.

Перед тем как идти к своей машине, Федя Голомызин сказал:

— Скоро будет развилка: глядите не сбейтесь. Держитесь проселка, что пойдет вправо. А в общем следите за моим «возом».

И вновь Настюша повела «Москвич» за красной путеводной звездой. Не прошло, однако, и четверти часа, как эта звездочка погасла, затих гул мотора; очевидно, грузовик вымахал на гору. Дорога по-прежнему была сухая. Легковая изо всех сил брала подъем, шустро шурша шинами и все-таки почему-то явно отставала. Вот машина выскочила на высокий гребень, побежала по ровному месту. Редкие огоньки Лемдяя виднелись в заднее стекло далеко внизу; затем и они стали пропадать. Впереди раскинулось темное глухое поле.

— А дяди Феди совсем нигде нету, — сказал вдруг Кузька.

— Не прозевали ль мы поворот? — забеспокоился Юрий Николаевич.

Минут десять машина еще шла в прежнем направлении, а затем заколебалась и Настюша. Решила проверить. «Москвич» повернул назад и, проехав километра четыре, действительно уткнулся в дорожную развилку, которую раньше никто не заметил: о ней-то и предупреждал Федя Голомызин.

Вновь придвинулись огоньки Лемдяя.

Свернули на проселок. «Москвич» едва тянул в гору на первой скорости и, наконец, заглох, остановился.