«Темнеет, скоро пойдут на приступ», — заметил кто-то из молодых магов, словно цыплята, сбившихся в кучку.

Глава Совета молчал. Он никак не мог решить. Остальные ждали.

«Оповестите Град, что…», — начал маг и, запнувшись, тихо закончил: — «Мы должны выстоять хотя бы эту ночь. Академия не успеет, но если мы дадим им сутки отсрочки, они успеют встретить демонов у Реки. Вы знаете — наши земли не обжиты. Жертвы будут, но они — ничто, по сравнению с теми, что ждут Рось, если демоны перейдут Реку… Пусть на стены выходят все: женщины, старики, дети, раненые, способные стоять на ногах». — Он помолчал, потом повернулся к молодым коллегам. До этого они лишь помогали держать круг, но сейчас… Они едва выпустились из Академии, не нюхали еще стали, но выбора нет… — «Вы идете на стены», — сказал он им. — «Не буду лгать, шансов дожить до утра у вас нет, но шаманов нужно отвлечь от стен, заставить защищать своих…»

Я весь превратился во слух. Нара рассказывала эту историю иначе. Совсем иначе. По ее словам родоначальник Берсерков был безумен и думал лишь о том, как забрать с собой побольше врагов и союзников. Не то, чтобы я ей поверил, но…

Я никогда не смогу понять, как мог Берсерк увести целый город в Огнь… Но если все было именно так, как говорит Кольд, что бы я сделал на месте предка? Сумел бы пожертвовать жизнями тысяч ради того, чтобы задержать врага, дать Академии время, столь необходимое? О славе ли он мечтал? О том ли, чтобы его жертву помнили?

Барды поют о том, как в последнюю секунду он приказал открыть ворота. Говорят, что это Берсерк хотел погибнуть в бою, что он звал смерть… Но…

Они продержались до полуночи. Потеряв половину своих защитников, Град все еще стоял. Барды назовут эту ночь — ночью Тьмы, Пламени и Снега и это действительно было так. Полыхал Град, трещали костры под его стенами, разрывая чернильную Тьму. И падал Снег — такой белый, саваном укрывая погибших, платом ложась на волосы и плечи.

«Нам конец», — хмуро заметил старый маг, все это время наблюдавший за боем из башни Совета. — «До утра не достоим».

Берсерк, недавно вернувшийся со стен, закусил губу. Маг был прав — не достоят. Женщины, старики да дети — вот все, кто у него остался. Да еще треть его полка, лучшие — он приберег их до времени, когда больше надеяться будет не на что.

«Вы верите в Единого?» — спросил он старика, устало осевшего в своем кресле. — «Если верите, то молитесь. Молитесь, чтобы мы продержались еще хоть минуту, хоть полчаса…»

Он выбежал из зала Совета, хлопнув за собой скрипучей дверью.

«Они пошли приступом на восточные ворота», — сообщил один из его гвардейцев. В его глазах был невысказанный вопрос. Почему они медлят? Почему лучшие воины, которыми располагает Рось, не там, не на стенах, не под ними?

«Пора», — тихо сообщил Берсерк, а затем во весь голос гаркнул: — «Седлайте коней!»

Вспомнилась ему с чего-то улыбка Огненной, которой он был обязан своим назначением. С тех пор он ни разу не видел ее, только иногда, во снах, вспоминалась ему рыжеволосая женщина, научившая его — пока ты не сдался, не все потеряно.

Они подъехали к воротам как раз вовремя. Ворота трещали под ударами тарана — еще пара ударов, и все. Свистели шмели-стрелы, выл кто-то пронзительно. Привстав в стременах, Берсерк осмотрел свой маленький отряд. А потом на мгновение закрыл глаза…

«Открыть ворота!» — крикнул он, в тот же момент они рухнули, придавив тех, кто бросился выполнять приказ.

Хлынули в город демоны, одетые в шкуры и кожу, украсившие себя частями замученных ими пленников. Десятки… сотни… А навстречу им с саблями наголо вылетел его отряд. И впереди всех летел Тиан Берсерк, круша и рубя не глядя. Он несся туда, где среди черного дыма плясали и били в бубны шаманы.

«Победа иль смерть!» — рычал он. Вился в руках мальчишки, недавно пришедшего в полк и назначенного вестовым, стяг — алый ворон на черном фоне…

Я встал, не в силах больше слушать, чувствуя, как проваливаюсь в чужую память, вновь вижу перед собой ухмыляющегося шамана, вновь тяну руку, загребаю в горсти пламя…

Выскочив в осеннюю ночь, я отошел чуть от входа и уселся на мостовую, прислонившись спиной к холодной стене.

Не ненависть, не жажда крови и победы — всего лишь отчаяние, вот что двигало родоначальником Берсерков.

Я засмеялся. Как глупо. Я почти возненавидел его — Великого и не знающего пощады Воина. А он… оказался всего лишь человеком. Человеком, который защищал свою родину, который от отчаяния готов был на все.

— Ты так и не дослушал до конца. — Я и не заметил как Кольд подошел. Сколько времени я тут сижу? И ведь не замерз…

— Я знаю, что было дальше, — ответил. — «И встали они, и пошли. Живые и мертвые. Мертвые и мертвые»…

— Да, все так, — Кольд протянул мне руку, помогая подняться. Уже у входа в «Хвост» он произнес: — Только вот я не об этом. Я о клятве.

— О клятве? — не понял я.

— Погоди, давай воздухом подышим, — предложил Кольд. — Там народ расшумелся. Они всегда такие… Пока историю по косточкам не разберут, не успокоятся. Сколько всегда помню, всегда так было — традиция.