— Спасибо, — бросила я, когда водитель открыл дверь, и дернулась назад, зацепившись подолом за винт, торчащий из стойки-поручня.

— Мэм, — сказал водитель, пока я старательно отцепляла платье, — извините за нескромность, но почему вы приехали на свадьбу на автобусе?

— Потому что собираюсь арестовать жениха и не хочу, чтобы меня по дороге перехватила ОВ, — ответила я любезно и спрыгнула со ступенек. Дженкс посыпал мне волосы золотой пыльцой.

Дверь за мной закрылась, но автобус не тронулся. Я гляну­ла через дверь на водителя, и он показал мне, чтоб я перешла перед ним дорогу. Либо он джентльмен, либо просто хотел посмотреть, как я зайду в церковь в красивом платье подружки и бандитских сапогах.

Дженкс хихикнул. Набрав в легкие влажного воздуху, не обращая внимания на прижатые к стеклам лица, я подобрала платье, чтобы не запачкать подол, и перешла улицу с односторонним движением сквозь озаренный фарами туман.

В круге влажного света стоящий наверху лестницы швейцар стал в охранительную позу.

— Я его уберу, — сказал Дженкс. —А то у тебя волосы могут растрепаться.

— Не-е-е-е, — ответила я, краем глаза заметив, как накренился не двинувшийся с места автобус — все бросились к ок­нам на моей стороне. — Я сама.

— Наша девочка, — одобрил Дженкс. — Секунду без меня проживешь? Я бы осмотрелся.

— Ага, — ответила я, начиная подъем по ступеням с подобранным платьем.

Дженкс взмыл в воздух и улетел, а я, добравшись до верхней ступеньки перед дверьми, поправила платье и улыбнулась швейцару. Он был смуглым, как Квен, и я подумала, не из лич­ных ли он слуг Уитонов.

— Мне очень жаль, мэм, — сказал он с легким калифорнийским акцентом, — но свадьба уже началась. Вам придется подождать, пока начнется прием.

— Тебе еще не так будет жаль, если ты немедленно не уберешься с моего пути, — сказала я с достаточно ясным предуп­реждением, но он видел красивое платье и подарок с банти­ком — вот и решил, что я зайчик. Зайчик-то я зайчик, но в бандитских сапогах.

Я двинулась мимо него боком, и он взял меня за плечо. Ой, вот это была ошибка.

Дженкс спикировал сверху как раз в тот момент, когда я развернулась, поймала швейцара за руку и вдвинула локоть ему в нос, даже не уронив подарка.

— Ой, это ж больно! — вскрикнул пикси, а человек отступил назад, закрывая рукой сломанный нос и сгибаясь от боли. Глаза его были залиты слезами.

— Извини, — бросила я, отряхнула платье и взялась за дверь.

Позади раздался приветственный клаксон автобуса. Обрамленная дверным проемом, я повернулась и послала всем вампирский воздушный поцелуйчик.

Однако привратник не был без сознания, и мне надо было двигаться до того, как он опомнится и попытается что-нибудь сделать. Я вплыла в церковь — платье дало мне возможность пройти между зеваками, набившимися от дверей до купели, без малейшего сопротивления — кроме шепота.

Кожа гудела адреналином, на меня нахлынула волна цветочных запахов. В церкви стоял озаренный свечами полумрак, ти­хий речитатив служителя божьего создавал ощущение уюта. Судя по всему, обряд только начался. Отлично. Мне надо подождать, пока придет сигнал от Гленна, а когда это будет, я не знала.

В заднем ряду кто-то обернулся, и началась цепная реакция — головы стали поворачиваться ко мне. Я сбилась с шага, сделала глубокий вдох. Черт побери, здесь мэр, и... Таката? Я буду арестовывать Трента на глазах у Таката? Да, теперь я знаю, что такое волнение перед выходом на сцену.

Как я и думала, Пискари был в переднем ряду вместе с Айви и Стриж, и мне пришлось подавить приступ ярости, что он отдал Кистена кому-то на убийство ради какого-то извращенно­го удовольствия, а еще — что его влияния в ОВ хватает, чтобы это ему сошло с рук. Но мне, как ни противно, нужна его по­мощь, и придется быть, мать его так и этак, политически кор­ректной.

На Айви я не могла смотреть — пока что. Но я узнала под серой широкополой шляпой рядом с Пискари ее напряженную спину. Отец Айви тоже был здесь, и, очевидно, ее мать — снежная королева из Азии, сидевшая рядом с этой элегантной из­можденной фигурой. Необычно было появление мистера Рея и миссис Саронг — они держались вместе в отсутствие своих обычных стай. Ал стоял рядом с Трентом — увидев меня, осклабился — и это чисто Аловское выражение лица странно было видеть на скуластом азиатском лице Ли. Квен стоял рядом с ним, лицо его было непроницаемо. Он прошептал что-то Трен­ту, и пальцы Элласбет сильнее сжались на руке жениха.

На стороне невесты полно было худощавого загорелого народу. Меня они не слушали, а одеты были — как массовка спилберговского фильма в шмотье с голливудского склада. Вообще-то им надо быть поосторожнее, если не хотят, чтобы их ма­ленькая тайна стала известна. Видит бог, для меня они все были на одно лицо.

Речитатив попика слегка сбился, когда снаружи вошел швейцар. Я оглянулась предостерегающе, увидела, что рука его все еще у носа, а белый платок заляпан кровью.

Пискари медленно повернулся на запах крови. Улыбнулся мне очаровательно, так что у меня собственная кровь загорелась. Он знал, что я его ненавижу, и ему это нравилось. Швейцар от внимания Пискари побледнел, и когда Квен ему показал жестом, чтобы ушел, скрылся мгновенно, пытаясь спрятать кровь.