Шрифт:
— Собираетесь куда?
— Кореша ко мне приканали, кенты лагерные…
— А где они?
— Ждут на «малине» незасвеченной. В моей хате западло с ними столоваться. Не положено по законам нашим.
— Сегодня бы затаиться надо…
— С чего поёшь?
— Пахнет паленым, — попытался предостеречь Авдей, — и Клыч предупреждал. Я думаю, надо на время вообще рвать когти из города. Менты что-то затевают.
— Тревога учебная у них, вот, смотри, бумагу мусорок продажный из штаба пришторил, — Косарь протянул отксерокопированный листок бумаги.
— Я знаю, — подтвердил Авдей, — якобы все силы будут брошены на отражение нападения террористов, условно захвативших химическое оружие.
— Ну?
— Это-то и подозрительно — город не может быть оставлен на всю ночь без оперативного перекрытия.
— Мудреными словами мелешь…
— Короче, я считаю нельзя нам сегодня ехать на…
— Он считает! — разъярился Косарь, — да, кто ты такой, чтоб меня править? Я отмерил — и баста. Твое дело щучье… Зови двоих!
— Не надо нам туда ехать…
— Да, ты и не поедешь! — все более свирепел Косарь, — тебя не беру! Сказал же, зови двоих!
— Не положено так…
— Кто это мне может положить? Ты, что ли? Брызгай отседа — иначе!..
Косарь схватил со стола древний будильник и швырнул им в голову Авдея.
Авдей, не меняя выражения лица, слегка отклонился в сторону. Будильник пролетел мимо и с жалобным звоном врезался в стенку.
— Как скажете, — бесстрастно произнес Авдей и повернулся к выходу.
— Стволы пусть с собой возьмут! — заорал вдогонку Косарь.
На квартире, обставленной в стиле пятидесятых годов, с белыми занавесками на окнах, плохоньким штампованным ковром на стене и матерчатым абажуром под потолком, за круглым столом сидели трое.
Помимо Косаря, за столом примостился старый совершенно лысый верзила, лет за шестьдесят, в свитере, и худой старикашка с висячими седыми усами и большим залиловевшим носом, в плотной темной рубашке. Ему было уже явно под семьдесят.
Все трое были в сапогах гармошкой, и все трое держали в руках по нескольку засаленных карт и азартно спорили. Оставшаяся колода лежала у руки Косаря рубашками вверх, лишь последняя карта была открыта. Шла игра в «очко».
Два охранника чинно сидели в сторонке на старой струганой лавке.
На середине стола лежали стопкой долларовые купюры вперемешку с рублевыми дензнаками. Сбоку стояли древняя бутылка, литра на полтора, с мутной жидкостью, три граненых стакана и соль в чашке с отбитой ручкой. Рядом на тряпке лежали краюхи хлеба и чищеные луковицы.
Больше всех горячился старикашка с усами.
— Должок-то за тобой! — кипятился он.
— С чего это? — удивлялся Косарь, — я ж на банке тогда сидел, а ты прикупал…
— Ну!
— И банк за мной был…
— Годи, годи, там я прикуп на шестнадцати брал, — кричал старичок дребезжащим тенорком, — да «самку» прихватил — на девятнадцати и стал.
— Не стал ты, — упрямо возражал Косарь, — еще прикупить хотел.
— На девятнадцати-то? Я, што — смурной?
— Да ты ж считал — двадцатник у меня…
— Ты банковал тогда, сколько на руках было?
— Восемнадцать.
— Ну вот. С чего мне лезть в прикуп? На перебор?
— «Мальца» мог дожидаться — ты же всегда фартовым был…
— Хорош, кореша, — басом произнес верзила, — кто старое помянет… Кум заскочил — да и рассудил… Каждому по десятке лебединой… С кума и спрос — за ним должок…
— Хе-хе, с него спросишь… — захехекал старикашка.
— Вот и все дела. — Верзила хлопнул ладонью по столу. — Я — в сторонке, пас.
Он положил свои карты в сторону.
Старикашка стал напряженно всматриваться в свои карты, шевеля губами.
— Эх, пару «марух» бы щас, — деланно вздохнул верзила, — да задрезинить… Хватану-ка я «ильичовки» — он пододвинул к себе стакан и взял бутыль.
Все засмеялись.
— Иду на все, — решился старикашка, достал из кармана штанов пачку пятисотрублевых ассигнаций и отмусолил быстро и ловко пальцами десятка полтора банкнот.
— Поддерживаю и банкую, — Косарь положил на стол три стодолларовых бумажки.
— Обычаи наши, видно, позабыл, — стал укорять его старикашка, — капусту с рожами иностранными потребляешь…
— Не потребляю, — возразил Косарь, — Счетовод, падла, мне всунул, а я и не посмотрел…
— Кто это — счетовод, кассир, что ли?