— Вставай!

— Что случилось? — будто спросонок пробормотал я.

— Где Потр?

Я с удивлением оглянулся вокруг.

— Не знаю.

— Лжешь! — заорал надзиратель. — Ты не спал. Куда девался Потр?

— Я не сторож, — смиренно ответил я. — Это вы должны знать!

— Как говоришь со мной, негодяй?! — Надзиратель ударил меня.

Я закричал и упал. Крокодил схватил надзирателя за руку.

— Оставь! Может быть, он в самом деле не знает. Надо сообщить начальству. Это что-то дьявольское, будь оно неладно!

Надзиратели, яростно ругаясь, ушли. Я заметил, что Крокодил, закрывая дверь, подмигнул мне. Неужели он действительно помог Морису бежать? Да, безусловно. Он снова дежурит в следующую среду. С ним договорено, чтобы меня не трогали, не пробивали грудь. А вдруг Крокодил испугается? Что тогда? И почему он помог Морису? Такой зверь! Да, ругается, как пьяный матрос, но не было случая, чтобы он тронул пальцем заключенного.

Вскоре над тюрьмой появился военный вертолет.

Меня потребовали в канцелярию. В сопровождении двух солдат охраны я вошел в мрачное помещение с узкими стрельчатыми окнами. Возле стола стоял начальник тюрьмы, Крокодил и несколько надзирателей. За столом сидел полицейский чиновник. Я еле держался на ногах от страха.

— Ты видишь заместителя министра полиции, — резко сказал начальник тюрьмы, — господина Семюэля Коммеса! Он будет говорить с тобой.

— Не понимаю, зачем я понадобился высокому лицу. — угрюмо отвечал я.

— Слушай внимательно, — холодно произнес Коммес, не отрывая взгляда от меня. — Слушай и запомни! Ты преступник. Вдвойне. Тебя послали в прекрасный лагерь, где ты имел работу и неплохую пищу. Но ты игнорировал заботу нашего демократического общества о твоем воспитании…

В моей памяти возникли жуткие картины изнурительной работы в лагере, долгие дни под палящим солнцем, ночи в сырости и холоде, смерть друзей… Это он называет «прекрасным лагерем»!

— Ты улыбаешься? Или мне показалось? — сощурился Коммес.

— Куда уж мне улыбаться. — равнодушно ответил я. — Скажите точнее, что вам угодно?

— В камере, где ты помещен, находился некто Морис Потр. Он опасный преступник. Ты — агнец в сравнении с ним. Он исчез. Убежал. Но как?

— А как? — невинно переспросил я.

Коммес вспыхнул.

— Не прикидывайся наивным мальчиком, Лосс! Именно ты должен сказать, как это произошло.

— Я вижу вокруг надзирателей. Почему я должен знать то, что входит в их обязанности?

— Не притворяйся! — заорал Коммес, уже не сдерживаясь. — Потр, вероятно, вышел в дверь! Значит, ему помогли надзиратели. Ты, конечно, знаешь, кто именно! Не бойся, скажи, и я гарантирую тебе сокращение срока…

Коммес сощурился, подумал, переглянулся с начальником тюрьмы, добавил:

— … а быть может, даже добьюсь полного твоего освобождения!

Я вздрогнул. Полное освобождение. Немедленно…

Неужели это возможно? Но какой ценой! Рассказать этим палачам о мечте Потра, о его ожидании избавления, о пилюле и записке? И предать надзирателя, который помог Морису и, быть может, готов помочь мне?

Мне стало стыдно. Как я смею даже думать о такой возможности! Морис, уходя, не забыл обо мне, оставил спасительную нить… Нет, нет, прочь подлые мысли!

— Почему вы молчите, Лосс? Отвечайте!

О, даже на «вы» перешел заместитель министра! Какая хитрая лиса! Видно, важная птица Морис, если такие чиновники съехались сюда!

— Меня очень привлекает ваше обещание, господин Коммес, — тихо ответил я. — Я мечтаю о свободе, но…

— Но? — резко переспросил Коммес.

— Но, откровенно говоря, я ничего не знаю.

— Ложь!

— Думайте как угодно! Я спал весь день. Когда проснулся, Потра уже не было. Я удивился и подумал, что его вызвали к начальнику.

— Еще раз — ты лжешь! — крикнул Коммес. — Я обещал свободу за раскрытие преступления, но не сказал о наказании!

— За что?

— За преступное укрывательство!

— Мне нечего больше сказать.

— Еще не поздно!

Я молчал.

— Несите распашонку! Считаю до десяти! — торжественно-злобно промолвил Коммес, показывая хронометр.

Я затравленным взглядом смотрел на него, на солдат, на надзирателей.

Охранники внесли «распашонку», расстелили на полу. Это был четырехугольный кусок прорезиненной ткани с отверстиями для шнурков.

Коммес рукой указал на «распашонку», поднял хронометр.

— Решай! Раз… два… Десять! Начинайте!

Два надзирателя подскочили ко мне, сорвали с меня одежду. Я закричал, вырываясь из крепких рук:

— Оставьте меня! Я ничего не знаю!

— Лжешь! — злорадно возразил Коммес. — Скажешь!