Шрифт:
Тем временем Яшкин и Люся, расстелив на земле клеенку, «накрыли стол».
— Так много луку! — удивился подошедший Кузьма.
— Ничего — осилим, — заверил его Пашкин. — Под водочку он так ли еще пойдет.
— Все равно — до хрена, — сказал Кузьма.
Жена побледнела.
— Кузьма! — вскочил я. — Немедленно встань в угол!
Яшкин как стоял, так и покатился по траве.
— А угла-то! — задыхался он. — Угла-то… Угла-то нет!..
— Нет угла, — хмуро сообщил Кузьма.
— Хорошо! — сказал я. — В таком случае встань под кустик.
Кузьма встал.
— Под кустиком! — сказал Яшкин и снова затрясся от смеха. — Под кустиком полагается сидеть… А не стоять… Ты садись, старик. Садись.
Кузьма сел.
— Товарищи! — не выдержала жена. — Нельзя же так…
— Ну-ну-ну! — сказал Пашкин, разливая по кружкам водку. — Вы тоже меру знайте. Совсем замордовали человека. Родители… Давайте-ка вот лучше выпьем.
Выпили. Закусили луком и редисочкой. Луку, действительно, было до хрена. Пашкин стал наливать по второй.
— Ой, мне не надо! — прикрыла кружку жена.
— Я тоже… воздержусь, — буркнул я, покосившись на Кузьму.
— Эт-то как же так? — спросил Пашкин. — Эт-то что же такое? А ну-ка—в угол! Немедленно.
— Под кустик! — застонал от восторга Яшкин.
— Ребята! Ребята! — испугался я. — Вы чего!..
— Под кустик! — рыкнул Гришкин.
— Под кус-тик! Под кус-тик! — стали скандировать они втроем.
Мы с женой, улыбаясь дрожащими губами, встали под кустик.
— А ты выходи, — сказал Пашкин Кузьме. — Ты свое отбыл.
Кузьма вышел.
— Братцы! — взмолился я. — Что же вы делаете!
— А когда в углу — тогда не разговаривают, — поддел меня Кузьма.
— Что, съел? — спросил Яшкин. — Ты, Кузьма, папку не слушай, — сказал он. — Папка у тебя — вахлак. Очкарики, вообще, все вахлаки.
Пашкин, между тем, разлил по третьей.
— Ну, будем здоровы! — сказал он и обернулся к Кузьме. — А ты чего же сидишь-скучаешь? Тоже мне — мужик! Ну-ка, давай за папу с мамой — выручай их!
— Я не пью еще, — ответил Кузьма.
— Ничего, научишься, — сказал Гришкин. — Это дело такое. — Он вдруг оживился. — Вот у меня племянник — чуть разве побольше Кузьмы, — а пьет. Сядут с отцом, вжахнут пол-литра — и песняка.
— Ранняя профессионализация? — живо откликнулся Яшкин. — Бывает. У меня, у соседей — девчонка. Представляете, девчонка…
И потек милый интеллигентный разговор.
Возвращались мы вечером, в переполненной электричке. Кузьма спал на коленях у матери.
— Ну вот и вся проблема отцов и детей, — нравоучительно сказал Пашкин, — А то, понимаешь, ребенка оставить им не с кем… Эх вы, эгоисты! Да для него этот день знаете какой! Он его, может, на всю жизнь запомнит…
ЧЕТВЕРНОЙ ОБМЕН
— Значит, у вас — трехкомнатная? — переспросил Он, упершись напряженным взглядом в разложенные на столе бумаги. — И у папаши трехкомнатная?..
— Именно так, — закивал я. — Только она не вся моя, понимаете? У меня вот, обратите внимание, две из трех, — я выхватил из этого пасьянса нужную бумагу и пододвинул к Нему. — А в третьей, вот здесь отражено, — я отыскал другую бумагу, — проживает одиночка — гражданка Виолетта Буркина.
— Ага, — сказал Он, наморщив лоб. — А у папаши?
— У отца та же история, — вздохнул я. — Вернее, не та, а совсем наоборот: у него одна из трех. А в двух других еще семья живет. Но, знаете, если бы у него даже две из трех было, он бы все равно согласился ко мне.
— Согласился бы? — недоверчиво спросил Он. — А какой ему интерес?
— Так ведь родные, — сказал я. — Хочется вместе. Свой своему, как говорится, поневоле друг.
— М-да? — вскинул брови Он. — Ну, допустим, допустим… А эти?
— О-о, эти! — сказал я, поворачиваясь к соседней стопке документов. — Мы этот вариант, верите ли, полтора года искали. У них положение аналогичное нашему. Тут, значит, в двухкомнатной малогабаритке — семейство: муж, жена и двое ребятишек. А с другой стороны — ихняя мамаша и, так сказать, бабушка…
— С какой стороны? — спросил Он.
— Ну, это так — для упрощения, — пояснил я. — Не с другой стороны, а в соседнем районе у ихней бабушки собственная однокомнатная квартира… Кооперативная.