Санинструктор торопливо разрезает штанину и удивлённо присвистывает — мне крупно повезло! Осколок прошёл буквально в миллиметре от артерии. Между тем ребята принимаются за помощь пехоте, используя свободные винтовки, а меня быстро утаскивают в землянку с остальными ранеными. Земля время от времени вздрагивает, сквозь брёвна перекрытия капает вода. Внезапно внутрь вваливается комиссар и кричит:

— Кто может держать оружие — за мной!

Поднимается четверо. Пытаюсь тоже встать, но в глазах всё плывёт, и я без сил валюсь на нары. Никак. Вот же… Липкая чернота наплывает на меня, раскачивая и унося вдаль, чувствую, как выступает холодный пот на лбу. Уже сквозь муть дурноты слышу крик:

— У него рана открылась! Сюда, на помощь!..

Из последних сил пытаюсь успокоить медика, но руки почему-то не слушаются…

— Шок! Быстрее!

Звякает металл, замечаю никелированный блеск шприца. Короткий укус укола, и сразу становится тепло и уютно. Что они мне вкатили, интересно? Но липкая чернота поглощает…

Прихожу в сознание уже глубокой ночью, на носилках. В разрывах низких облаков то и дело мелькает луна. Меня быстро несут. Слышу негромкие, словно сквозь вату, голоса и ещё ужасно хочется пить.

— Первый транспорт отбыл…

— Тащите сюда…

— Скончался, товарищ капитан медицинской службы…

— Аккуратней, аккуратней…

Непослушными губами выталкиваю из себя:

— Пить…

Через мгновение мою голову приподнимает мягкая рука, а к губам подносится металлический край кружки. Я жадно глотаю холодную воду. Уф, хорошо…

— Как вы, товарищ, майор?

— Нормально. Отбились?

— Пока держимся. Но если не будет подмоги, то прорвутся…

— Ничего, удержимся. Что со мной?

— Придётся месяц полежать, осколок в бедро. Сейчас вас в тыл, а там операция. Мы же сами в полевых условиях не можем такое сделать… Всё, машина подошла! Несите скорее…

Мои носилки вновь подхватывают и через мгновение я оказываюсь в кузове «ЗИСа». Вскоре набивается полная машина, но к этому моменту я уже вновь проваливаюсь в сон…

Просыпаюсь только тогда, когда нас начинают выгружать из автомобиля. Мой сосед по кузову слева скончался по дороге, а я и не заметил…

Меня заносят в какое-то здание с высокими потолками и выкрашенными в ядовито-зелёный цвет стенами. Вдоль нас, сложенных прямо в коридоре, идёт врач, раздавая указания сопровождающим медсёстрам:

— Петрову. Шпильману. Цукерману. Петрову. Мне. Мне. Мне. Авербуху. Тойману…

Первичная сортировка… Я достаюсь Соболевич, которая оказывается стройной и видимо молодой женщиной, закутанной в белое до такой степени, что видно только чёрные глаза. В лицо мне бьёт яркий свет хирургической лампы, маска на лицо…

— Считайте, больной!

— Один. Два. Три…

На счёте пять я останавливаюсь, затем продолжаю:

— Шесть, семь…

— Заканчивайте. Уже всё.

— Всё?

Вернее, пытаюсь это сказать, но бесполезно. Всё тело словно деревянное. Меня куда-то везут на каталке, затем я оказываюсь в палате, где кроме меня ещё шесть человек.

Санитары осторожно перекладывают на койку, застеленную белоснежным бельём, и удаляются. Оглядываю палату и соседей, в ответ на меня смотрят старожилы:

— Откуда? — спрашивает пожилой, стриженный налысо мужчина в углу.

— Из-под Можайска.

— Давно зацепило?

— Пятнадцатого, днём.

— Э, парень… Сегодня семнадцатое.

Я изумлённо гляжу на него:

— Не может быть…

— Может — может. Сам то кто будешь?

— Танкист. Майор Александр Столяров.

— Будем знакомы. Капитан Чугуев. Пётр. Пехота. Там, у окна — Степеренков Иван, артиллерия.

— Кошкин, Иван Силыч. Сапёр…

Я быстро знакомлюсь со всеми. Офицерская палата, почти все кадровые. И практически все — из Сибири. Полосухинцы. Но я — самый свежий, так что меня жадно расспрашивают, насчёт происходящего на фронте. По мере знаний и сил, рассказываю, но только то, что видел сам, своими глазами. Слухи и сводки пересказывать не к чему. Ребята, похоже, грамотные, так что сообразят, что да как…

А утром начинается суета. Весь персонал носится словно ошпаренный, и буквально за мгновение весь госпиталь облетает слово: эвакуация! И точно, после обеда нас начинают потихоньку выносить из палат и грузить в санитарные машины, которые идут на Казанский вокзал, где всех перегружают в идущий в глубокий тыл эшелон. И только здесь я начинаю понимать, что творится сейчас на фронте… Очень много раненых, очень…