— Еще как поверю, — ответил я, — Я сам весь дрожу.

— Не знаю почему, но мне сейчас вспомнилось о судьбе, постигшей археологов из бригады Говарда Картера после того, как они проникли в гробницу Тутанхамона, — произнес вполголоса профессор, который, как и мы с Кассандрой, неотрывно смотрел в черный проем.

— А что с ними произошло? — поинтересовался я и тут же пожалел, что задал этот вопрос.

Кассандра, покосившись на меня, ответила:

— Они почти все умерли буквально через несколько недель. Считается, что это произошло из-за проклятия, которое было наложено на каждого, кто попытается проникнуть в гробницу фараона.

— Понятно… Вероятно, было бы глупо сейчас спрашивать, нет ли и здесь какого-нибудь проклятия…

— Так это, вообще-то, не гробница.

— Ты не ответила на мой вопрос.

— А если я отвечу, что есть, ты туда не полезешь?

Свой ответ я обдумывал недолго:

— Конечно же, полезу.

— Ну, тогда и не думай ни о каких проклятиях.

Профессор стащил со своих ладоней носки и кашлянул.

— Сегодня был очень трудный день, — сказал он. — Пойдемте спать, а завтра утром спустимся внутрь пирамиды, пусть даже нас там ждут самые неожиданные неприятности.

— Как это завтра утром? — возмутился я. — Я собираюсь спуститься туда прямо сейчас.

— Сейчас? — удивился профессор. — Но ведь мы очень сильно устали, — напомнил он. — Кроме того, стемнело и вот-вот наступит ночь!

— Так я ведь не прошу, чтобы туда спустились вы. Я и сам это сделаю. А еще я хочу сказать вам, что там, внутри пирамиды, одинаково темно и ночью, и днем.

— Но ведь ты прекрасно понимаешь, что это глупо! Кассандра, скажи ему, может, он хоть тебя послушает.

— Я тоже спущусь с Улиссом! — решительно заявила Касси.

— Да вы оба с ума сошли! — воскликнул профессор. — Вы что, не можете подождать до завтра?

— Нет, проф, не можем. Если я не спущусь в пирамиду прямо сейчас, то ночью не смогу заснуть, а потому завтра утром буду еще более уставшим. Единственное, о чем я вас прошу, — это помочь мне связать все наши веревки и веревочки в одну очень длинную веревку. Я хочу использовать ее как нить Ариадны. Там, внутри пирамиды, ни черта не видно, и мне не хотелось бы заблудиться.

Когда «нить Ариадны» была готова, мы с Касси, не обращая внимания на ворчание профессора, пролезли в отверстие между плитой и полом и, спустившись на находившуюся примерно в полутора метрах ниже приподнятой плиты небольшую площадку (на ней едва хватало место для нас двоих), уселись на корточки.

— У вас там все в порядке? — спросил профессор, просовывая голову в проем.

— Пока что да, — ответил я. — Хотя воздух здесь — просто жуть.

— Неудивительно, — сказал профессор. — Там, я думаю, уже давненько не проветривали.

— Уж это точно. Но мы продолжим спускаться, проф.

— Будьте очень осторожными.

— Не переживайте за Улисса, профессор, — сказала Кассандра. — В случае чего я его подстрахую.

В окружавшем нас с Кассандрой полумраке мы едва могли видеть лица друг друга, но я, тем не менее, заметил в ее глазах тревогу, страх и… отчаянную решимость. Впрочем, вполне возможно, что в моих глазах в этот момент можно было увидеть то же самое.

— Боишься? — спросил я.

— Да, боюсь, но все равно буду идти.

Наклонившись ко мне и поцеловав меня в губы, Касси повернулась в сторону уходившего куда-то вниз темного прохода и зажгла свой фонарик.

— О Господи! — воскликнула Кассандра. — Тут такая длинная лестница…

— Да уж… — пробормотал я. — Даже конца ее не видно…

От той площадки, на которой мы с Кассандрой сидели на корточках, вглубь пирамиды уходила длиннющая лестница чуть меньше метра в ширину. Она была покрыта слизью, мхом и лишайником и вела вниз под таким крутым углом, что напоминала скорее шахту колодца, чем лестницу, по которой можно ходить.

— Нам нужно постараться быть предельно осторожными, — предупредил я Кассандру. — Я пойду впереди, постепенно разматывая веревку, а ты иди сразу вслед за мной и освещай фонариком путь. И все время держись за веревку. Договорились? Эти ступеньки, похоже, очень скользкие, и один неверный шаг может стать последним шагом в жизни.

— Слушай, приятель, хватить меня стращать. Лучше начинай спускаться.

Я с необычайной осторожностью сделал первый шаг. Ступеньки были полностью покрыты либо лишайником, либо мхом, и спускаться по ним было все равно что идти по льду, на котором валяется банановая кожура.

Мы постепенно все больше удалялись от профессора, светившего нам вслед своим фонариком. Сначала на лестнице было прохладно, а затем эта прохлада сменилась довольно чувствительным холодом. На нас же была все та же легкая и влажная от пота одежда, в которой мы трудились с самого утра. От холода и сырости я вскоре покрылся гусиной кожей, а Касси начала чихать.

— Добро пожаловать в преисподнюю! — зловещим голосом произнесла она. — Эх, давненько я мечтала сказать что-нибудь подобное!

— Для преисподней тут уж слишком холодно.