— Не сомневаюсь, что вспомнишь, — польстил Маккой другу.

— Отлично, стрелок, я хочу, чтобы ты сбросил бомбу на палатку, в которой гребаный Каддафи трахает верблюда. — Сатеруэйт заржал во всю глотку.

Джим Маккой посмотрел на мистера Фанини, который стоял на верхней ступеньке трапа. Джим виновато улыбнулся гостю и снова пожалел о том, что Сатеруэйт пришел к нему не один.

Асад Халил вскинул фотоаппарат и навел объектив на сидевших в кабине.

— Готовы?

Сатеруэйт усмехнулся, глядя в объектив. Халил принялся щелкать, пока Маккой, которому надоели ослепляющие вспышки, не крикнул:

— Эй, ну хватит…

Асад Халил убрал в чемодан фотоаппарат и вытащил из него пластиковую бутылку, которую прихватил в мотеле «Шератон».

— Еще всего парочку снимков, джентльмены.

Маккой заморгал, чтобы зрение восстановилось после вспышек, и посмотрел на гостя. Пластиковая бутылка не вызвала у него никаких подозрений, однако насторожило странное выражение лица мистера Фанини.

— Значит, джентльмены, вы с удовольствием вспоминаете бомбардировки? — спросил Халил.

Маккой ничего не ответил.

— Да, чертовски хорошо повеселились, — крикнул Сатеруэйт. — Эй, мистер Фанини, заберитесь на нос и снимите нас оттуда.

Халил и не подумал выполнить его просьбу.

— Ладно, Билл, вылезаем, — сказал Маккой.

— Оставайтесь на месте! — крикнул Халил.

Маккой уставился на Асада Халила, и внезапно у него пересохло во рту. Где-то в самых отдаленных уголках сознания он знал, что этот день придет. И вот он пришел.

— Перекатите трап на другую сторону и сделайте несколько снимков оттуда, — продолжал давать указания Сатеруэйт. — А потом мы еще снимемся на земле возле самолета…

— Заткнись! — рявкнул Халил.

— Что?

— Я сказал, заткнись.

— Эй, какого черта… — Сатеруэйт изумился, увидев направленное на них дуло пистолета.

— Ох, Господи… нет… — прошептал Маккой.

Халил улыбнулся.

— Значит, мистер Маккой, вы догадались, что я не торгую брезентом. Да, я изготавливаю саваны.

— Ох, Матерь Божья…

Билл Сатеруэйт, похоже, ничего не понимал. Он посмотрел на Маккоя, затем на Халила, пытаясь понять, что они знают такое, чего не знает он.

— Что происходит?

— Билл, помолчи, — прошептал Маккой и обратился к Халилу: — Здесь полно вооруженных охранников и камер слежения. Если вы сейчас же уйдете, то я не стану…

— Молчать! Говорить буду я, и обещаю, разговор будет коротким.

Маккой промолчал. Билл Сатеруэйт тоже ничего не сказал — похоже, до него кое-что стало доходить.

— Пятнадцатого апреля тысяча девятьсот восемьдесят шестого года я был мальчишкой и жил со своей семьей в местечке под названием Эль-Азизия, которое вы оба прекрасно знаете.

— Вы там жили? В Ливии? — изумился Сатеруэйт.

— Молчать! — приказал Халил и продолжил: — Вы оба прилетели в мою страну, сбросили бомбы на мой народ, убили мою семью — двух моих братьев, двух сестер и мать, — а затем вернулись в Англию, где наверняка отпраздновали это убийство. Но сейчас вы оба заплатите за свои преступления.

Наконец до Сатеруэйта дошло, что ему предстоит умереть. Он посмотрел на сидевшего рядом Маккоя и пробормотал:

— Прости, дружище…

— Заткнись! Спасибо, мистер Сатеруэйт, что пригласили меня на эту встречу. И еще я хочу, чтобы вы знали: я убил полковника Хамбрехта, генерала Уэйклиффа и его жену…

— Подонок, — прошептал Маккой.

— …Пола Грея, и теперь убью вас обоих. Следующим будет… я еще подумаю, стоит ли тратить пулю на полковника Каллума, чтобы положить конец его страданиям. Пожалуй, следующим станет мистер Уиггинз, а потом…

Билл Сатеруэйт вытянул средний палец в направлении Халила и закричал:

— Да плевал я на тебя, ублюдок! На тебя и на твоего поганого хозяина…

Халил сунул ствол пистолета в горлышко пластиковой бутылки и выстрелил. Пуля угодила Сатеруэйту прямо в лоб. Голова Сатеруэйта дернулась назад, затем рухнула на грудь.

Джим Маккой сидел в кресле оцепенев, только слегка шевелились губы, шептавшие молитву.

— Посмотри на меня! — приказал Халил.

Маккой продолжил молиться, и Халил услышал:

— …услышь меня, Господи, ибо блага милость твоя…

— Я тоже люблю этот псалом, — сказал Халил, и они вместе закончили: — Приблизься к душе моей, избавь ее; ради врагов моих спаси меня. — Промолвив «Аминь», Асад Халил выстрелил Джиму Маккою в сердце. Он наблюдал за умирающим врагом, и их взгляды встретились, перед тем как глаза Маккоя перестали видеть.