— Светик! Это он! Санька, это он, он! Плоткин!

— Да ну, — мотнул пейсами Санька, — что он — идиот? Евреем сюда приходить? Да еще с такой телкой? Она же в глаза лезет. А следом — он.

— Санька! Упустим! Он не идиот. Ты реагируешь так, как он рассчитал! Светик, давай!

— Супер, беспесды! — восхитилась Светик. — Во, этта неформат!!! Сдвиньтесь, заскриньте от охраны. А то сделитят еще нахреф.

На крыльце один охранник уже что-то втолковывал другому, глядя на нашу добычу, а тот, видимо старший, отрицательно мотал головой, но сообщал что-то в переговорное устройство. Светик, спрятавшись от них за нашими спинами, достала ракетницу, и в ночном небе вспыхнула зеленая звезда.

И тут же почти все вокруг на счет «раз» натянули на головы черные чулки, на счет «два» достали наручники, на счет «три» пристегнулись к ближайшему соседу в маске. При этом они образовывали хороводы вокруг тех, кто остался без масок. Охрана на крыльце заметалась, их можно было понять — ясно, что надо что-то делать, а что непонятно — не стрелять же в толпу, которая хоть и выглядит угрожающе, пока вроде на штурм здания не идет, а творит одно сплошное сумасшествие.

Вся толпа теперь состояла из колец «кандальников», сомкнутых вокруг «поднятых из спячки медведей», в ужасе таращившихся на черные хороводы вокруг. Среди «медведей» самыми опасными были затесавшиеся в толпу охранники — некоторые уже повыхватывали пистолеты и растерянно ждали повода, моля взглядом о подсказке начальство, сгрудившееся на крыльце казино.

Вокруг нас тоже замкнулась цепочка. Но мы быстро натянули на головы черные чулки, и она распалась, чтобы окружить человека, пытавшегося протолкнуться к рыжему еврею. Так же дезактивировали еще двух претендентов на Плоткина. Да и сам Плоткин с дамой был окружен.

Наш прайд дружно двинулся в его сторону.

— Во имя Ахура! — гудела Светик.

— Мазды! — с чувством отвечали ей и отмыкали пластмассовые наручники, прерывая живую цепь.

Плоткин, осознав, что «Ахурамазда» идет по его душу, с ужасом глядел на нас и явно был готов к худшему. К худшему был готов и я — если Эфраим был с охраной, то наш прайд мог попасть в то еще сафари. Весь наш план строился на том, что для подпольного миллионера охрана еще опаснее ее отсутствия. Но считал ли так же «неформатный» Эфраим?

Похоже, Плоткин уже вообще никак не считал. Он напоминал загипнотизированную курицу и, кажется, даже не мигал. Зато дама его заняла активную жизненную позицию и билась в матерной истерике.

— Хва баяцца! — приказала ей Светик и сбила кнейч с Плоткина.

Я тут же натянул ему на голову плотный чулок. Санька возбужденно заржал:

— Прямо как презерватив на глобус! Так? Ну, шалом, хавер! Дай миллиончик!

Санька отпихнул даму, пытавшуюся пнуть его в промежность. И мы ушли именем Ахурамазды, волоча Плоткина и оставив безутешную «вдову по сопровождению» в траурном кольце.

Мы загрузили негнущегося Плоткина в Санькин джип. Санька сдернул чулок, хапнул воздух. Светик плюхнулась на переднее сидение и, как только тронулись, сорвала маску, зафигачила прямо через окно красную сигнальную ракету и вздохнула:

— Вродь фсё. Вива, прайд!

Я успел заметить, как распались хороводы и разом исчезли с голов черные чулки. Санька гнал грамотно, переулками.

— Ч-что это все з-значит? — промямлил Плоткин. — Я израильский подданный.

— Этта значт — флеш-моб, — довольно сообщила ему Светик, обернувшись. — Ы? Мутант, а че вы там сзади в чулках, такие тождественные? Во ты тормоз. Сними с добычи намордник.

Действительно, что это я так притормозил. Испытывая неловкость за проявленную неоперативность, я тут же выполнил приказ и лишь потом сдернул чулок со своего лица.

— Боря! Ты!? — в ужасе завопил Эфраим и попытался выброситься из летевшего на сумасшедшей скорости джипа.

Теперь уже Плоткин дублировал в погребе Кабанова. Только почему-то никого, кроме меня, он в данный момент не интересовал. Вместо того, чтобы допрашивать Эфраима, допрашивали меня.

С момента, как Плоткин узнал во мне Борю, Санька со Светиком резко замкнулись друг на друге, а на меня поглядывали изредка и искоса, хотя из поля зрения не выпускали ни на миг. На лицах их читалось такое, что лучше уже было не читать. Наконец, спровадив Плоткина в место лишения свободы, они уселись рядышком, напротив меня. Между нами был стол, по которому теперь Санька барабанил пальцами, а Светик постукивала трубкой. Я же сидел с оскорбленным лицом человека, уверенного в своей правоте, но не уверенного в своих поступках.

— Боря, а ведь я помню, — мрачно начал Санька, — у тебя же была практически абсолютная зрительная память. А для склероза еще, вроде, рановато. Так?

— Ты, я так понимаю, о том, почему Плоткин меня узнал, а я его нет?

— Ахха… Оправдывацца буддешь?

— А что мне оправдываться? Я сам удивлен. Я вообще не знаю, откуда он меня знает…

— Он тебя, значит, знает. На «ты» и по имени. А ты его, выходит, совсем не знаешь, так?

— А че не проинтервьюировал добычу в пути? Сидели вы рядом, дорога дальняя. Или тебя этта, вродь, ниибёт?