– Съем, сколько смогу, – пробубнил он.

– Как это мило с твоей стороны, Ричард, – улыбнулась она.

Я чуть не расхохоталась, увидев, как миссис Бостон, подняв брови, перевела взгляд на меня. Она закончила накрывать на стол, Джефферсон только поковырял свое блюдо и выпил глоток сока.

– Джефферсон, – сказала тетя Бет. – Ты собираешься есть или нет? Мы не хотим переводить продукты зря.

Джефферсон неохотно поднес вилку ко рту.

– Кристи, дорогая, Джефферсон когда-нибудь кладет себе на колени салфетку? – спросила тетя Бет.

– Да, – ответила я. – Но, думаю, ему сейчас не до этого.

– Аккуратность и чистота – родные сестры здоровья и счастливой жизни, – продекламировала тетя Бет. – Нам всегда следует беспокоиться о таких вещах. Я знаю, – продолжала она, – что ваши родители были так заняты делами в отеле. Поэтому этот дом… – Она покачала головой.

– Что – этот дом? – быстро спросила я.

– Им, возможно, было слишком тяжело заниматься домом и отелем одновременно. Но для меня это не будет проблемой, – сказала она и снова улыбнулась.

– Я не понимаю, что же не так в нашем доме?

– Ему необходима генеральная уборка, дорогая, – пояснила она.

– Этот дом всегда был и остается очень чистым. Миссис Бостон работает очень добросовестно, и мама никогда не жаловалась! – воскликнула я.

– Просто, у твоей мамы не было времени, чтобы жаловаться или заботиться об этом. У нее было столько дел в отеле. Но пусть тебя это не беспокоит. Я решила, что приведу этот дом в порядок, и это еще одна причина, почему я хочу быстро уладить дело с комнатами. А после завтрака Ричард и Джефферсон разберутся в своей комнате, – твердо объявила она.

– Это моя комната! – возразил Джефферсон. – И я не хочу, чтобы там был он!

Сначала лицо тети Бет побледнело, а затем на щеках проступил румянец. Она прищурила глаза. Тетя Бет метнула взгляд в сторону дяди Филипа, который потягивал кофе и сидел, уставившись перед собой, как загипнотизированный. Он не опровергал все то, что она говорила, и не проявлял к этому никакого видимого интереса.

– Нехорошо повышать голос за столом, Джефферсон, – медленно произнесла тетя Бет. – Если тебе есть что сказать, скажи это мягко. И еще: я знаю, что это твоя комната, но на некоторое время, пока мы не решим этот вопрос, ты будешь жить там со своим двоюродным братом. Вы оба еще маленькие мальчики, – продолжала она, улыбаясь. – И для тебя должно быть счастьем находиться в компании Ричарда. Почему не отнестись к этому так, как будто у тебя неожиданно появился старший брат. Разве это плохо?

– Плохо, – ответил Джефферсон и, швырнув вилку, скрестил руки на груди.

– За столом так себя не ведут. С этого дня, если ты не будешь вести себя хорошо, я не позволю тебе сидеть за столом вместе со всей семьей, – пообещала тетя Бет.

– Мне все равно, – вызывающе проговорил Джефферсон.

– Он так и в школе себя ведет, – пожаловалась Мелани. – Всегда перечит своей учительнице.

– Спорю, ты выбросил свой плохой аттестат, а? – добавил Ричард.

– Прекрати! – крикнула я и встала. – Все вы сейчас же прекратите нападать на него. Неужели у вас нет сочувствия к нему? – спросила я, подходя к Джефферсону.

– Кристи, – сказала тетя Бет, – нет нужды так расстраиваться и портить наш первый совместный завтрак.

– Нет, есть, – ответила я. – Трудно смириться с тем, что люди могут оказаться такими подлыми, особенно, если это твои родственники, которые, казалось бы, должны заботиться и любить тебя более других. Идем, Джефферсон!

Я взяла его за руку, и мы пошли.

– Куда вы? – воскликнула тетя Бет. – Вы не позавтракали еще, и, если вы уходите из-за стола раньше, то вам следует попросить разрешения и извиниться.

– Кристи! – позвал меня дядя Филип, словно только что осознал, что что-то произошло.

Я не ответила и не повернулась. Я вывела Джефферсона из столовой и из дома. Мы шли куда глаза глядят. Слезы текли у меня по лицу, но я плакала молча. Джефферсон почти бежал, чтобы не отстать, когда я стремительно спускалась по ступенькам на тротуар. За нами никто не пошел.

Впереди на нашем пути были обугленные останки отеля. При виде почерневшего каркаса, разбитых окон, покачивающихся частей здания, вывернутых и оголенных проводов, разломанной и разбросанной мебели мое сердце заболело еще больше.

Я повела Джефферсона к задней части отеля, где мы, усевшись в бельведере, стали наблюдать, как бульдозеры и люди растаскивают остатки стены. Мы сидели молча. Джефферсон прислонился ко мне головой, и мы оба старались сохранить тепло под этим тяжелым, серым облачным небом, из-за которого океанский бриз становился еще более пронизывающим. «Были ли мы когда либо более печальны, чем сейчас?» – думала я.

Со смертью наших родителей и последующей перемены в нашей жизни кошмары заполнили наши дни, и все вокруг стало серым, даже ярко-синее море и небо. Я видела и ощущала эту боль в глазах моего маленького брата. Он теперь часто смотрел сердито. Я понимала его возмущение. Кто-то должен был его предупредить, что все молодое и прекрасное неотвратимо идет к смерти и уходит навсегда.