Он «ставит» во главе Советского правительства комсомольского вожака двадцатых годов. Герои писателя используют открытия доподлинной научной экспедиции доподлинного академика Лазарева и ездят в электромобилях, созданных доподлинным ленинградским академиком Иоффе.

Но печать эпохи отчетливее всего видна не в этих мелких деталях.

Андрей Платонов затрагивает проблемы, очень тревожившие нашу литературу двадцатых годов, проблемы организации сотрудничества между интеллигенцией и пролетариатом, проблемы создания рабоче-крестьянской интеллигенции. В этом смысле, бесспорно, «Эфирный тракт» — важный памятник своего времени.

И, как всегда у Платонова, в центре его внимания — неповторимые, цельные, глубокие человеческие личности. И конечно, талант писателя прежде всего виден в том, что повесть интересно читать и сегодня. Интересно! Хотя ее главная научная идея успела, увы, безнадежно устареть. Электроны в роли живых существ — для сегодняшних физиков это звучит смешно. (Впрочем, разве не смешна для сегодняшних геологов мысль о возможности пройти под землей от Этны до Везувия? А сколько раз и на скольких языках издавалось жюльверновское «Путешествие к центру Земли»!) Зато множество других научно-фантастических идей Андрея Платонова и сегодня оказываются более чем злободневными. Техника без машин! — до такого взлета фантами не додумывались даже самые решительные сторонники телекинеза.

Точно так же они если и додумались, то лишь совсем недавно, до возможности управлять «силой воли» движением звезд. Открытие же древних цивилизаций по сию пору остается любимым занятием фантастов.

Но не сами по себе фантастические идеи, как бы интересны они ни были, дают повести «Эфирный тракт» право на литературное воскрешение. Автор вывел здесь по-настоящему живых людей двадцатых годов, развернул своеобразную картину прошлого и будущего нашей Родины, дал образцы сжатого и точного стиля в описании самых невероятных событий.

Теперь без «Эфирного тракта» уже нельзя будет представить общую картину развития советской фантастики. Альманах «Фантастика 1967» ставит на место случайно выпавшее из цепи звено. Очень важное звено!

Проснувшись в пять часов утра в своей московской квартире, Фаддей Кириллович почувствовал раздражение. Тусклый свет горел в комнате, и где-то визжали толстые крысы.

Сон больше не придет. Фаддей Кириллович надел жилетку и уселся, раскачивая очумелый мозг. Он лег в час, еле добравшись до постели, и не вовремя проснулся.

«Ну-с, Фаддей Кириллович, махнем снова, — сказал он самому себе, — микробы усталости могут успокоиться: я им пощады все равно не дам!» — он воткнул перо в чернильницу, вытянул дохлую муху и рассмеялся: — Это же, понимаете, мухоловка! И у меня все так, милые граждане: перо тычет, а не скользит, чернила — вода, бумага — рогожа! Это удивительно, господа!..»

Фаддей Кириллович всегда представлял свою комнату населенной немыми, но внимательными собеседниками. Мало того, такие вещи он безрассудно принимал за живые существа, и притом похожие на самого себя.

Раз, мрачно утомившись, он обмакнул в чернила перо, положил его на недописанный лист бумаги и сказал: «Заканчивай, заноза!» А сам лег спать.

Одиночество, заглушенность души, сырость и полутьма квартиры превратили Фаддея Кирилловича в пожилого нерачительного субъекта с житейски неразвитым мозгом.

Работал Фаддей Кириллович бормоча, вслух перебирая возможные варианты стиля и содержания излагаемого.

— Поспешим, Фаддей! Поспешим… Несомненно одно, что… что как только почва даст вместо сорока пятьсот пудов на десятину и что… если железо начнет размножаться, то… эти — как их? — женщины и ихние мужья сразу возьмут и нарожают столько детей, что не хватит опять ни хлеба, ни железа и настанет бедность. Довольно бормотать, ты мне мешаешь, дурак!..

Москва проснулась и завизжала трамваями. Изредка вольтовы дуги озаряли туман, потому что токособиратели иногда отскакивали от провода.

— Идиоты! — не выдержал Фаддей Кириллович. — До сих пор не могут поставить рациональных токособирателей: жгут провод, тратят энергию и нервируют прохожих!..

Когда окончательно рассеялся туман и засиял неожиданный торжественный день, Фаддей Кириллович протер заслезившиеся глаза и начал в злостном исступлении драть ногтями поясницу.

В это время к Фаддею Кирилловичу постучали: Мокрида Захаровна, старушка, принесла Попову завтрак и пришла убирать комнату.

— Ну как, Захаровна? Ничего там не случилось? Люди не вымерли? Светопреставление не началось еще? Погляди, спина у меня назади?…