Однажды, после проповеди, проведенной Банкэем в храме Нёходзи, несколько самураев столпились вокруг мастера, с тем чтобы порасспросить его о Дхарме.

— Мы верим всему, что Вы сказали нам, — заявили эти самураи. — Но есть еще кое-что, о чем мы хотели бы спросить Вас. Мы изучаем искусство владения мечом и к настоящему времени уже постигли основной принцип этого искусства. Однако мы не можем полностью применить это понимание на практике. Все еще существует разрыв между теорией и практикой.

— В таком случае, — сказал Банкэй, — вы еще не постигли принцип. Истинный принцип находится за пределами всех принципов и практики. Это совершенное взаимопереплетение принципа и действия, духа искусства и его техники — совершенное взаимопроникновение всего сущего.

Но это не убедило самураев. Они продолжали спорить о теории и практике, и о том, существует ли между ними разделение.

Затем один из них сказал:

— Я понимаю то, что Вы говорите, мастер, но я слышал, что Вы сами иногда используете посох для наставления своих учеников и что Вы никогда не бьете тех из них, кто проявляет выдающиеся способности.

— Тот, кто сказал тебе это, ошибался, — сказал Банкэй. — Ты не прав. В руках истинного учителя посох всегда бьет туда, куда надо. Никто не избежит посоха этого старого монаха!

Самураи замерли в немом изумлении.

У Банкэя было обычно пять-семь монахов, которые служили ему помощниками. Однажды он сказал им:

— Предположим, что вы невиновны, но кто-то начал распространять слухи о том, что вы совершили какой-то проступок. Каким будет состояние вашего сознания? Как вы считаете, сможете ли вы оставаться в Нерожденном сознании будды, отстраненном от мысли, пытаясь отстоять свою честь?

— Как же мы сможем в таком случае оставаться в состоянии несознания? — ответили все помощники Банкэя.

— Когда я был молод, — сказал Банкэй, — мое стремление к [обретению] Пути Будды не оставляло места для прочих мыслей. Я посвящал себя этому поиску с однонаправленной решимостью, не принимая во внимание свою жизнь и здоровье. Если бы в то время злонамеренные слухи о моем якобы недостойном поведении распространились бы по всей стране, я все равно продолжал бы вести свою практику без единой мысли о чем-либо ином.

— Такое поведение превыше наших сил, — сказали помощники с восхищением.

— Пусть даже дурная слава обо мне достигла бы ушей правительственных чиновников и меня заточили бы в тюрьму, мое стремление к Пути Будды не исчезло бы у меня ни на мгновение. Даже если бы меня приговорили к смерти и мне не суждено было избежать меча палача, мое сознание по-прежнему не поколебалось бы и не породило бы даже одной мысли о страхе.

Один из монахов-помощников сказал: — Должно быть, среди нас есть кто-то, чье сознание отклонилось от Пути, иначе мастер не стал бы говорить нам все это.

Банкэй всегда учил своих монахов о сознании будды. Однажды он сказал:

— Это сознание изначально Нерожденно, оно безошибочно распознает красивое и уродливое, не порождая при этом ни одной мысли. Это подобно тому, когда кто-либо из вас, встретив кого-то, сразу же понимает, незнакомец это или его старый друг. Вы не прибегаете ни к одной мысли, но тем не менее вы знаете это с безошибочной ясностью — это чудо изначального сознания. Один из монахов сказал:

— Совершенно верно, я сразу же узнаю, является ли этот человек моим другом или нет, но при этом в моем сознании по-прежнему продолжают возникать мысли. Почему?

Банкэй промолчал. Затем, возвысив голос, он крикнул:

— Изначально в нем нет мыслей!

— А я уверен, что мысли в нем есть!

— Прокричал монах в ответ.

Не отвечая на это, Банкэй громко вздохнул:

— Пфуу… пфуу.

Монах сел с весьма глупым видом, смутившись и потеряв свою уверенность.

Несколькими днями позже он испытал сатори и пришел к Банкэю. Банкэй просто улыбнулся.

На девяностодневный затвор, проводившийся в храме Рюмондзи зимой третьего года Гэнроку (1690), собралось более тысячи человек. Все беспокоились из-за такого множества людей.

— Мы должны установить для них четкие правила поведения и соответствующие запреты. Для того чтобы держать их под контролем, придется их наказывать и устрашать.

Однако когда пришло назначенное время, все было совершенно достойно и шло без каких-либо неприятностей, все хорошо себя вели и не испытывали нужды в каких-то правилах. В том, как Банкэй обращался с людьми, приходившими получить его наставления, тоже не было какой-то четкой схемы. Мастер часто восходил на трон Дхармы и проповедовал. В одной из своих проповедей он сказал: