— За кого ты меня принимаешь? Ты думаешь, кто я? — визжит Наваррес. — Я тебе что, дорожный коп, остановивший тебя за превышение скорости? Ты мне подачку хочешь сунуть?

— Простите, — давится словами Адан. — Отпустите меня. Я заплачу, сколько пожелаете. Назовите сумму.

И снова. Тряпка, бензин. Жуткое, кошмарное чувство, будто пламя жжет ему мозг, легкие. Разрывая голову, стучит кровь. Тело извивается, ноги молотят по воздуху. Когда наконец пытка прекращается, Наваррес берет Адана за подбородок двумя пальцами.

— Ты мелкий traficante [29] , мусор, — произносит Наваррес. — Ты думаешь, что все продаются? Ну так позволь мне сказать тебе кое-что, ты, засранец! Меня тебе не купить. Я не продаюсь. И нечего торговаться: сделки не будет. Ты просто отдашь мне то, что я хочу.

И тут Адан слышит себя, будто со стороны, — он ляпает очередную глупость:

— Comemierda.

Наваррес выходит из себя. Брызжет слюной:

— Это я буду жрать дерьмо? Я? Тащите его!

Адана рывком ставят на ноги и выволакивают из палатки к отхожему месту, грязной дыре, заполненной почти доверху дерьмом, клочками туалетной бумаги, мочой, мухами.

Federales поднимают за ноги отбивающегося Адана и держат головой вниз над смрадной дырой.

— Так это я буду жрать дерьмо? — визжит Наваррес. — Нет, это ты будешь жрать дерьмо!

Адана опускают ниже, ниже, пока голова не окунается целиком в тошнотворную жижу.

Он старается задержать дыхание. Извивается, крутится, отбивается, но в конце концов вдыхает, забивая нос и рот дерьмом. Его выдергивают из дыры.

Адан пытается прокашляться, хватает ртом воздух.

Его еще раз погружают по плечи.

Закрывает плотно глаза и, крепко сжав губы, он клянется лучше умереть, чем еще раз глотнуть дерьмо, но скоро в голове у него начинает бухать, легкие требуют воздуха, мозг вот-вот взорвется, он приоткрывает рот и глотает жижу, и его снова выдергивают и швыряют на землю.

— Ну так кто жрет дерьмо?

— Я.

— Окатите его из шланга.

Струя под напором причиняет боль. Он стоит на четвереньках, давится, его выворачивает, но вода приносит облегчение.

Гордость Наварреса удовлетворена, теперь он чуть ли не по-отечески наклоняется над Аданом и спрашивает:

— Ну а сейчас скажешь, где Дон Педро?

— Но я... не знаю! — кричит Адан.

Наваррес покивал головой:

— Вытаскивайте второго!

Через несколько минут federales выволакивают из палатки campesino. Когда-то белые штаны у него заляпаны кровью, разодраны. Левая нога сломана, сквозь рану торчит кость.

Адан видит это, и его тут же снова рвет.

И совсем уж выворачивает наизнанку, когда его тащат к вертолету.

Арт крепко зажимает платком нос.

Но дым и пепел все равно проникают в легкие, оседают во рту, щиплют глаза. И только Богу известно, думает Арт, какой ядовитой дрянью я дышу.

Он подъезжает к небольшой деревушке, притулившейся на повороте дороги. Campesinos стоят по обе стороны дороги, глядя, как солдаты готовятся поджечь крытые соломой крыши их casitas [30] . Молодые солдаты нерешительно оттесняют их, когда те пытаются спасти хоть какие-то пожитки.

Тут Арт замечает сумасшедшего.

Высокий плотный мужчина с шапкой белых волос, лицо, заросшее седой щетиной, рубаха выпущена на синие джинсы, в кроссовках. Он держит перед собой деревянный крест — ну просто бездарный актер из второразрядной киношки про вампиров. Человек проталкивается через толпу campesinos, подходит к оцеплению.

Солдаты, видно, тоже сочли его за сумасшедшего, они расступаются, позволяя пройти. Арт наблюдает, как, широко шагая, человек переходит дорогу и встает перед домом, загораживая его от двух солдат с факелами.

— Во имя Господа нашего и Спасителя Иисуса Христа, — вопит седовласый, — я запрещаю вам делать это!

Похож на спятившего дядюшку, думает Арт, которого обычно держат в доме под замком, но который, воспользовавшись неразберихой, вырвался на улицу, дав волю своему комплексу мессии. Двое солдат мнутся, в недоумении глядя на человека и не зная, как поступить.

Сержант объясняет как: он подскакивает к ним и вопит, приказывая прекратить пялиться, точно пара fregados [31] , и поджечь наконец chingada [32] дом. Солдаты пытаются обойти сумасшедшего, но тот, шагнув, снова заступает им дорогу.