Транснациональные монстры на самом деле – огромные тоталитарные секты с собственными мессиями, армиями проповедников, службами безопасности и толпой закодированных сектантов. Какое-нибудь очередное «нейролингвистическое программирование» превращает работников в зомби быстрее и надежнее, чем жрец Вуду своих жертв.

Можно ли этому противостоять? Наверное, если всей душой ненавидеть рабство. Я делаю свой маленький бизнес, получая порой ничтожное вознаграждение, рискуя разориться и сесть в тюрьму в первую очередь из-за своей патологической ненависти к глобализации. Когда-то я обменял анархию своей жизни на торговую палатку в Кунцево. Когда-то я бросил творчество и купил свой первый галстук. Когда-то я плюнул на независимость и стал смотреть в рот дядям с большими деньгами. Казалось, я изменился полностью. Однако, и я уверен в этом, мое ремесленничество – активная жизненная позиция, мой вызов, моя собственная революция. Я знаю, что не остановлю ход истории. Рано или поздно все мы будем раздавлены и сожраны. Закроются булочная Максима Садовского, продуктовый магазин Ожерелкова, издательство Жигульского… Расправившись с нами, корпорации еще яростнее ввяжутся в войну друг с другом. Войну, которая будет состоять из сплошных переговоров, светских раутов и финансовых отчетов. Выживут сильнейшие, которые, оказавшись не в силах пожрать друг друга, сольются в единый холдинг. Все люди станут сослуживцами, деньги потеряют былое значение, и мы вступим в эру тоталитарного капитализма, построенного усилиями многомиллиардных компаний. Слава богу, я умру задолго до этого.

20 октября, среда

Медленно тянутся унылые будни мелкого лавочника. Ранний подъем, душ, йогурт со слабо выраженным фруктовым вкусом, растворимый кофе, витамин С. Выйду на улицу, поморщусь под моросящим небом. Холодный автомобиль, неохотный поворот ключа в замке зажигания, первая утренняя сигарета. Еще полчаса – и офис, «здрасте – здрасте» с охраной внизу, потрепанный лифт, постылые лица сотрудников. Бывает такое: ощущаешь внезапно, насколько все надоело. Чувствуешь: еще немного – и вскроешься, ярость взорвет мозги, бешенство захлестнет с головой. Начинаешь погружаться в пучину неприязни, злобы и раздражения. Представляешь: входишь в контору: «Здорово, Аркатов!» – и бьешь со всей дури ногой в отвратную жирную рожу.

Выскакивает очумевший Востряков:

– Что такое?

– На, получи! – и в живот ему ножом-лисичкой.

Кровища!!! Руки в крови, стены, сейлз-менеджер.

– Хули ты корчишься? – и сапогом по яйцам.

А тут Марина:

– Ой, помогите!

Хватаешь ее, мягкую, за шею – херак на пол и давай душить. Потом, конечно, выебешь изрядно помятое, бездыханное тело. Кто-то уже вызвал ментов. Здание оцеплено. В рупор орут: «Сдавайтесь, вы окружены. Отпустите заложников, какие ваши требования?» Высунешься из окна, откроешь рот, чтобы требования высказывать, и вместо того: «А-а-а! Бляяяяяяяядь!», рванешь вниз с карниза. «Запомните меня таким – безумным самоубийцей. Я дарю вам сострадание к моим жертвам».

10:20. Менеджеры разъезжаются по клиентам, Аркатов уебывает в префектуру, Марина остервенело копается в документах. Слава богу, никому от меня ничего не надо, я предоставлен сам себе. С грустью листаю журнал «Итоги».

10:45. Звонит Федосов.

– Меня нет, я в мэрии, – говорю Марине и отключаю мобильный.

11:15. Хочется дрочить, я запираю дверь кабинета на ключ и вытаскиваю из сейфа датский порножурнал. Как водится, именно в этот момент звонит директор территориального рекламного агентства Юго-Западного округа А.А.Чабанов, и мне приходится отложить мастурбацию ради разговора с чиновником.

Анатолий Анатольевич производит впечатление человека скользкого, ненадежного, вечно держащего за пазухой камень. В разговоре с зависящими от него людьми Анатолий Анатольевич хамовит и резок, в общении с сильными мира сего, напротив, подобострастен и кроток. Носит Анатолий Анатольевич маловразумительные пиджаки серых тонов, грязные мятые рубашки и недорогие галстуки. Передние зубы Анатолия Анатольевича вот уже два года как находятся в состоянии полураспада, вследствие чего изо рта дурно пахнет. Роста он невысокого, худой и нервный. От других чиновников Анатолия Анатольевича отличает неуемная жадность и неумение соразмерить сумму взятки с итоговой прибылью дающего. Несколько лет назад работал господин Чабанов в Центррекламе и был чуть ли не правой рукой самого Крылова. Но жадность сгубила – бедолагу уволили. Промаявшись какое-то время в безделье, обтерев сотни государственных порогов, Анатолий Анатольевич всплыл-таки в нашей префектуре.

Прежде директором территориального рекламного агентства был мой хороший знакомый, Александр Иванович Дувлаков. Добрый великан, человек недюжинной силы и огромного роста, Саша обладал отменным здоровьем, которое и тратил с истинно русским размахом. До того как стать чиновником, он сменил десятки профессий, был художником и коммерсантом, таксистом и работником гранитной мастерской и много кем еще. До сих пор в префектуре помнят историю, как однажды решил Дувлаков заняться перегонкой иномарок. Дело было зимой, машины гнали из Германии, через Польшу и Белоруссию. На всякий случай ехали автоколонной. Сашин «Фольксваген» неожиданно начал барахлить, он отстал от своих спутников, а вскоре и вовсе заглох. Ночевка посреди глухого заснеженного леса не предвещала ничего хорошего, тем паче что и бензина оставалось немного. Александр Иванович, недолго думая, стащил с себя нейлоновый спортивный костюм, который только холодил тело, и, как был в одних семейных трусах, побежал вперед. Долго ли он бежал, Дувлаков не помнил, как вдруг впереди засветился огонек. Это была небольшая сторожка, в которой пировали местные лесники. Можно представить себе удивление последних, когда дверь в избу внезапно распахнулась и в нее ворвался здоровенный, запорошенный снегом, практически голый мужик. Не говоря ни слова, Дувлаков рванул к накрытому столу, схватил початую бутылку водки и засадил без передыха граммов двести, а уж после этого начал рассказывать, кто он, откуда и что с ним произошло.

У меня с Дувлаковым отношения сложились особые, дружеские, несмотря на существенную разницу в возрасте. Возможно, это связано с тем, что Саша все же был больше художником, нежели бюрократом. Позже, сразу после нового, 1994 года, Саша на глазах начал сдавать. В последний раз я его видел, когда мы в компании чиновников отмечали Рождество. Мне показалось, что Александр Иванович похудел, осунулся, даже как-то уменьшился в росте. Вскоре он умер. Говорят, у Саши был рак, который развился неожиданно быстро.

Когда Чабанов воцарился в новой должности, я, заказав предварительно столик в расположенном недалеко от префектуры китайском ресторане, приехал к нему знакомиться. Анатолия Анатольевича уже просветили, чем я занимаюсь, и он сразу просек свою выгоду. Под вечер Чабанов, Аркатов и я сидели в ресторане, ели утку по-пекински и пили водку. За соседним огромным столом китайцы праздновали свадьбу. Играли грустные фольклорные мелодии, узкоглазые красавицы кружились в медленных танцах, мы становились все пьянее и пьянее. В какой-то момент вновь назначенный директор принялся вовсю отплясывать с китайцами.