– Если между этими убийствами и есть какая-то связь, она может крыться именно в этом, не так ли?

– Я только что сказал то же самое, однако это все, чем мы располагаем.

– Нет, есть кое-что еще, – прервал его заместитель директора.

– Что?

– Сведения, которые мы изъяли из досье.

– Но почему, во имя всего святого? Оно и так помечено грифом особой важности, вы же сами это сказали.

– Иногда такие досье могут попасть в чужие руки, разве не так?

– Не могут, если соблюдать правила обращения с ними… боже милосердный, если вы говорите серьезно, значит, все это очень серьезно.

– Очень-очень серьезно.

– В таком случае, Фрэнк, так нечестно. Вы попросили меня проанализировать информацию, которая является неполной.

– Ты получил правильные ответы. Полное отсутствие улик и временной интервал.

– Ну, на моем месте это сделал бы любой.

– Сомневаюсь, что так же быстро, но любой нам не нужен, Камерон. Нам нужен ты.

– Немного лести, щедрая премия и увеличение средств на непредвиденные расходы – и мое внимание всецело принадлежит вам. Ну, о какой еще пакости вы умолчали?

– Все это будет только устно, на бумаге ничего.

– Вижу, это крайне серьезно…

– Боюсь, ты прав… Во-первых, необходимо вернуться к одной пожилой женщине, которая несколько месяцев назад умерла естественной смертью за тысячу миль от Москвы. Священник, присутствовавший при последних минутах ее жизни, после долгих мучительных колебаний все-таки отправил письмо в российские компетентные органы. В своем письме он сообщил, что эта женщина, вдова видного советского физика-ядерщика, которого, как считалось, на охоте задрал разъяренный раненый медведь, рассказала, что в действительности ее муж был убит неизвестными, сначала подстрелившими медведя, а затем натравившими его на ученого. Сделав свое дело, эти люди бесследно исчезли.

– Подождите минутку! – остановил его Прайс. – Я тогда был еще мальчишкой, но я помню, что читал об этой трагедии или слышал по телевизору. Такое событие прочно отпечатывается в памяти подростка – знаменитый человек, разорванный на части огромным свирепым животным. Да, я помню это.

– А мои ровесники помнят это еще лучше, – подтвердил Шилдс. – Я тогда как раз только начинал работать в Управлении, но в Лэнгли всем было известно, что Дмитрий Юревич активно выступал против разработок новых видов ядерного вооружения. Мы скорбели по поводу его гибели; кое-кто даже ставил под сомнение правдивость официальных сообщений о его смерти – так, ходили слухи, что Юревич на самом деле погиб не в когтях медведя, а был застрелен, – но в этом случае возникал вопрос, зачем Москве понадобилось устранять своего самого выдающегося физика.

– И каков же был ответ? – спросил оперативный сотрудник ЦРУ.

– Мы его так и не нашли. Никаких других объяснений нам придумать не удалось, поэтому в конце концов мы были вынуждены принять сообщение ТАСС.

– Ну а теперь?

– Теперь в уравнении появилась новая переменная. Эта старуха на смертном одре возложила вину в смерти, в убийстве своего мужа на некую организацию под названием «Матарезе», которая, по ее собственным словам, является «высшим злом». Камерон, в этом для тебя нет ничего знакомого?

– Абсолютно ничего. Разве что рисунок один и тот же: полное отсутствие улик.

– Хорошо. Именно это я и хотел услышать. А теперь снова возвращаемся к Рене-Пьеру Мушистину, французскому финансисту, который был расстрелян на собственной яхте.

– Вместе с четырьмя видными адвокатами из четырех разных стран, – вмешался Прайс. – Ни отпечатков пальцев, из чего можно сделать вывод, что нападавшие были в резиновых перчатках, ни стреляных гильз, которые можно было бы проследить, потому что было использовано самое распространенное оружие, и ни одного свидетеля, потому что на время совещания весь экипаж яхты был отправлен на берег.

– Ни свидетелей, ни улик – неразрешимая загадка.

– Совершенно верно.

– Извини, тут ты ошибаешься.

– Вы подготовили для меня еще один сюрприз, Фрэнк?

– И в высшей степени приятный, – ответил заместитель директора. – Один человек, почти тридцать лет бывший личным слугой Мушистина и его близким другом, сумел связаться с нашим послом в Мадриде. Тот согласился с ним встретиться, и этот человек, некий Антуан Лавалль, сообщил ему в обстановке строжайшей секретности определенные сведения, которые нужно было срочно переправить руководству крупнейшего разведывательного ведомства в Вашингтон. К счастью, эта информация, минуя Сенат, попала напрямую к нам.

– Хотелось бы на это надеяться, – заметил Камерон.

– У нас, в Вашингтоне, надежда является чем-то неуловимым, – сказал Шилдс. – Но, благодаря мощным компьютерам, проверившим все перекрестные ссылки, нам снова повезло. И опять всплыло название «Матарезе». Смертельно раненный Мушистин перед смертью сказал Лаваллю, что «Матарезе вернулись». По словам Лавалля, его господин был в этом уверен, потому что этой организации или этим людям было известно о совещании на борту яхты, и они должны были во что бы то ни стало его не допустить.