Тимка успел приподнять от песка лицо и увидел мертвенно-белый пышный фейерверк искр, летящий ему в лицо.

Раздался сухой оглушительный треск.

Искрящий конец провода прочертил по берегу стремительную кривую и взвился вверх, к набережной.

Тимка лежал неподвижно. Он лежал так, как не лежат живые люди.

Георгий смотрел потрясенно.

После вспышки ему все виделось, как на черно-белом негативе:

и лицо Тимки, когда Георгий расталкивал его…

и улица, абсолютно почему-то безмолвная, по которой он тащил брата на руках…

и приемный покой больницы, куда он дотащил все-таки Тимура, уже шарахаясь от усталости.

А Тимур тем временем стремительно несся, все ускоряясь и ускоряясь, по тесным тоннелям какого-то невиданного метро.

…Он проснулся от торжественных звуков колокола, разносящихся в чистой благостной тишине.

— Ну, вот и жив… — со спокойным удовлетворением в голосе сказала пожилая монахиня, заметив, что Тимур открыл глаза. — Слава тебе, Господи! — И неторопливо, хорошо перекрестилась.

Стала поить мальчика из серебряного тонкогорлого кувшина. Тимур пил жадно, с наслаждением, всем телом аж потягиваясь к кувшину.

Палата напоминала монастырскую келью. За окном звучал колокол.

— А почему колокол?

— К службе зовут. Ты проснулся, вот и славно. Я тоже пойду. Отдыхай.

— А где я? — Тимур впервые слегка насторожился. В их городке сроду не было монастырей.

— Отдыхай… — повторила женщина. — Рано тебе пока. Все узнаешь, все узнаешь… — И, улыбнувшись, очень по-матерински прикрыла ему глаза своей ладонью.

Он покорно прикрыл глаза. А когда — секунду, казалось, помедлив, — снова отворил их, перед ним сидел Георгий.

— Ну во-о-о! Оклемался, слава те Господи! А все уже решили, что тебя это… списывать пора.

Тимур внимательно, словно бы с трудом узнавая, глядел на лицо брата. Все лицо Георгия было в царапинах, кровоподтеках и ссадинах.

— Что это у тебя? С лицом? — спросил Тимур странным, каким-то нездешним голосом.

— Морда-то? А так на берегу же! Волной меня, помнишь? — Георгий вдруг посмотрел внимательнее: — А ты что, ничего не помнишь? Как «Анастасию» крепили, как на тебя провод упал? Ну, это ты, точно, не помнишь… Ничего не помнишь?!

— Не-е… — подумав, медленно ответил мальчик, — А где… сейчас вот здесь сидела… в сером?

— Никого тут не сидело.

— А кувшин? С носиком таким?

— Хе! Здесь и графина-то нет! Я ж говорю, они тебя уже списать приготовились. Вишь, отдельная даже палата. Виданное ли дело? Ну а ты — молодец! Р-раз! И снова в пляс!

Георгий разглагольствовал, а Тимур с удивлением смотрел, нет, не на брата — на рубаху его под распахнутой курткой.

Ткань рубахи время от времени — как бы наплывами — вид обретала, не виданной им дотоле, грубо вязанной, суровой, «древневековой» какой-то дерюжки.

Тимур смаргивал это наваждение, но через время наплыв вновь повторялся.

Голос брата звучал то гулко, как в зале, то словно бы издалека, как в поле.

— Я в больнице, что ли? — спросил наконец Тимур.

— Только дошло? — Брат расхохотался от души.

— Я домой хочу, — сказал Тимур. — Мне чего-то мерещится здесь. Ты их попроси! Какая им разница? Дома я буду или здесь?

— Вряд ли они тебя отпустят, братишка. Ты ж под током был! На том, считай, свете побывал. Вряд ли они тебя отпустят… Тут же очень заинтересованно спросил:

— Слушай, Тим? А как оно там, на том свете?

— Не знаю… — серьезно отвечал тот. — Темно. Мне чего-то… как-то… неудобно, что ли?

— Дай я подушку тебе…

— Да не подушка! А как-то… непонятно как-то! — Тимка досадливо сморщился.

Георгий вдруг поскучнел. Поднялся.

— Ну, ты давай лежи пока! Мать тут какой-то жратвы тебе наготовила. Сама вечером придет, когда отстирается. А я на «Анастасию» пошел! Лежи. Отдыхающие небось уже копытами бьют. Как бы Леха не воспользовался…

Брат ушел. Тимка задумчиво оглядывал палату. Палата и в самом деле очень напоминала монастырскую келью.

Он поднялся. Прислушался к себе. Ноги вроде бы держали исправно. Голова вроде бы не слишком-то и кружилась. Подошел к окну.

Под окном лежал тот самый монастырский дворик, который он видел не так давно во сне.

Тишиной и покоем веяло от этой картины. Мальчик взирал с удовольствием.

Маленькая монашенка — тоже знакомая, тоже из того сна — задумчиво возвращалась из церкви через двор, перебирая в руках четки.