— Ну, нет, — решительно возразил Красин. — Это им не удастся… Я вот составил от своего имени заявление в ЦК партии, которое передам сейчас же Ле­нину… Тут надо спешить, ибо вся эта св…чь усиленно работает в темноте…

И он показал мне свое заявление. Он требовал в нем от моего и своего имени, как моего близкого товарища и друга, пролить свет на создавшееся ко мне в партии отношение. Были перечислены враждебные мне акты, начиная с моего приезда в Петербург из Сток­гольма, с указанием, что я тогда уже из-за столкновения с Урицким, требовал разбора моего дела. Затем упоминалось об отношении ко мне коминдела во время моей службы в Берлине, Гамбурге… Указывалось на игнорирование моих радиотелеграмм из Гамбурга, оставление меня на произвол судьбы после ареста.

Перечис­лялись мои революционные заслуги… И в заключение note 185 Красин заявлял, что, будучи моим другом и товарищем со времени нашей юности и зная всю мою жизнь почти день за днем, он категорически заявляет, что "ни в частной, ни в партийно-общественной деятель­ности Г. А. Соломона никогда не было ничего, что могло бы его деквалифицировать" и что он просит привлечь к суду в качеств свидетелей таких то и таких то известных товарищей, начиная с самого Ленина…

И Красин тут же вызвал к телефону Ленина и сказал ему, что я подкрепляю заявленное им от моего имени требование партийного суда и что он тотчас же привезет ему свое заявление. Ленин попросил пере­дать мне телефонную трубку.

— Здравствуйте, Георгий Александрович, — обра­тился он ко мне. — Вы подтверждаете требование суда?

— Да, конечно, Владимир Ильич, мне опротиве­ли все эти пакости, — отвечал я, — и я буду очень рад, если партийный суд выскажет и свой взгляд…

— Вы правы, конечно… Ну, так вот, может быть, вы приедете вместе с Леонидом Борисовичем?

— Нет, Владимир Ильич, если мое присутствие не безусловно необходимо, прошу меня уволить: Красин передаст все от моего и своего имени…

Мне не хотелось видеться с Лениным в виду той двойственной роли, которую он играл. Красин отвез ему заявление. Через несколько дней Ленин вызвал его по этому поводу, и между ними произошло следую­щее объяснение, о котором мне сообщил Красин. Ленин откровенно сказал ему, что он рассмотрел лично и показал еще кое-кому из ЦК (Красин тогда еще не состоял его членом) его заявление, и все согласны с основательностью нашего требования суда…

— Но, Леонид Борисович, вы понимаете, — note 186 сказал он, — что разбирательство этой склоки вызовет грандиозный внутрипартийный скандал. Это будет свое­образная панама. Я не могу ее допустить… Пусть Соломон плюнет на всю эту историю. Что же касается его назначения, так вот что я рекомендую. Не подвергая обсуждению этого вопроса ни в Политбюро, ни в Сов­наркоме, я вам заявляю, что мы согласны, чтобы Соломон был заместителем народного комиссара торговли и промышленности, но не по утверждению Совнаркома, а по назначению вами. Вы издадите приказ по наркомторгпрому, что он в порядке службы назначается вашим заместителем, и он будет вести комиссариат, — сущ­ность дела остается та же… Но мы избегнем склоки…

Все это Красин сообщил мне в присутствии А. А. Языкова. Конечно, я был глубоко возмущен этим проектом Ленина. Мне было противно. Но и Красин, и Языков начали на меня наседать, уговаривать и приводить разные резоны. Я упорно стоял на своем. Они оба про­сили меня не отказываться, просили хотя бы подумать еще несколько дней, прежде чем решить этот вопрос.

Через несколько дней, в течение которых и Кра­син и Языков не переставали наседать на меня, я согла­сился. Был составлен приказ о назначении меня "замом" со всеми его правами и обязанностями и я стал подписывать все бумаги, как "Замнаркомторгпром"… Я воздержусь от всякого рода ламентаций на эту тему: я описал всю эту историю с единственной целью дать читателю представление о тех нелепых и оскорбительных дрязгах, в сфере которых приходится вращать­ся даже высоко стоящим в советской иерархии работникам.

Укажу в заключение, что Красин был весь поглощен тяжелой работой по комиссариату путей note 187 сообщения, тяжелой особенно в ту эпоху блокады и граж­данской войны, когда к транспорту были предъявлены высокие сверхтребования, когда он был загроможден перевозками грузов и войск и когда он находился в состоянии полной разрухи: повсюду на путях стояли целые кладбища негодных паровозов и вагонов. Ремон­та почти не было возможности производить за отсутствием оборудования. Труженики транспорта были демора­лизованы и измучены голодом и полуголодом и непосильным трудом… Поэтому Красин, всецело занятый транспортом, предоставил мне комиссариат торговли и промышленности. Но он привлек меня в качестве консультанта по разным железнодорожным вопросам и председателя междуведомственной штатной комиссии в наркомпуть.

Эти дрязги улеглись. Смысл и значение их заклю­чались в желании унизить меня, оскорбить, ибо все время заведования мною Комторгпромом, вскоре переименованным в "Народный Комиссариат Внешней Торговли" или по сокращении в "Наркомвеншторг", и Совнарком и Ленин, и прочие официальные лица адресовались ко мне, величая меня "заместителем" или просто "наркомом"…

Таковы "гримасы" внутрипартийной и вообще советской жизни…