— Сколько всякого на столах оставляем! Теперь хоть что-нибудь бы сюда.

— Я и от манной каши не отказался бы, — сказал Митя.

— А что, манная каша — вещь!

— Да и пшенная!

— Пшенная с луком — ууу!

— А с кусочками жареного сала, чтоб хрумтело, — ооо!

— Знаешь, ходили мы с папой на рыбалку…

— И уху варили, — нетерпеливо подсказывает Митя. — В ведре!

— Это потом!.. Я сейчас про другое!.. Папа макуху принес для сазанов. Я положил кусочек в рот. Она, макуха, шершавая, колючая и сладкая. Тает во рту…

— Не пробовал макуху. Вот бы ее сюда…

Впереди показалась груда камней. Когда подошли вплотную, увидели, что это часть полуразвалившейся стены.

— Чего это она здесь? — забеспокоился Митя.

— Да тут они почти везде… Весь лес перегорожен…

Под деревьями накапливался сумрак. Будто поднимался от земли, как туман, и задерживался под кронами.

Митя, оживившийся было в разговоре о еде, опять поскучнел уронил голову. Шел он тяжело, дышал шумно. Услышал приглушенные звуки горна, только повел головой, ни о чем не спросил.

— На побережье не только наш лагерь… Много мы отшагали! А вот почему хутор нам не попался? — рассуждал Пантелей.

Митя не ответил. Он все больше отставал, и Пантелею приходилось останавливаться, поджидать его.

Перед отрядным местом Пантелей нерешительно затоптался.

— Мы ведь бывали здесь? — с надеждой спросил Митя.

— Вроде… Будто бы…

— А не в наш лагерь попали?

— Может, и в наш…

— Мы заблудились?

— Не знаю, как это получилось? Шли правильно. По карте шли…

— Что одна карта без компаса? — оправдывал Митя Пантелея.

Пантелей не желал принимать оправданий:

— Не в тайге. Тут и без компаса можно… Это мы о жратве болтали и ориентировку потеряли…

— Может, на ужин успеем?

— Даже если опоздаем, голодными не оставят, — уверенно сказал Пантелей. — Побежим… Из последних сил?

— Побежим. Очень есть хочется!

Разведка почти сорвалась, но Пантелей мог быть довольным: помешал Мите сделать глупость, отвел от отряда, от воспитательницы и вожатого неприятности. А разведку — что ж, придется разведку повторить…

В лагере пусто — все отряды ушли в столовую. Все, кроме пятого.

Пятый построился напротив своего жилого домика. Перед строем — Орионовна, Валерий Васильевич и Санька Багров — в середине, между старшими.

Ребята с интересом разглядывали обнаженного по пояс Саньку. Орионовна огорченно молчала. Валерий Васильевич удивленно улыбался.

Увидав Митю и Пантелея, Орионовна подозвала их, взяла Саньку за руку, повернула к себе.

— И на спине! Ай-яй-яй! — сокрушалась Ленка Чемодан.

Санькина кожа была исписана синим, красным, зеленым и желтым. Все «наши законы» уместились на Санькином теле.

Орионовна провела пальцем по закону территории, а потом по закону времени:

— Ясно?

— Ясно, — ответил Пантелей.

— Ясно, — подтвердил Митя.

— Об остальном — потом, — холодно пообещала Орионовна. Повернула Саньку лицом к строю, спросила Валерия Васильевича: — Ну, как с ним говорить?

Валерий Васильевич неумело нахмурился.

— А ты как бы и не понимаешь, что натворил? — обратилась Орионовна к Саньке.

— Как это — не понимаю? Я понимаю! Это я для того, чтобы лучше усвоить «наши законы». И другим в назидание. Живая реклама. Разве плохо?

— Очччень хорошо! Кто ж тебя так?

— Сам!

— Ну?! — усомнилась Орионовна.

— Сам. Фломастером. — Санька нажал на «фломастер», думая, что так его ответ звучит убедительнее.

— Придется одеколоном смывать, вода не возьмет, — Валерий Васильевич потер надпись. Санька щекотно съежился и рассыпчато рассмеялся.

— У тебя рубашка с рукавами в палате?

— В палате. Та, что в клеточку.

— Все равно какая, лишь бы с рукавами. Надень, а надписи смоешь после ужина. Остальное — потом!

На душе у Пантелея тускло. Он предчувствует что-то нехорошее, и на ум приходят всякие невеселые мысли о жизни: валит она на человека одну неприятность за другой, будто в кучу малу играет. И кажется Пантелею, что время, как нарочно, тянется, растягивается, вместо того чтобы пулей проскакивать, унося неприятности.