– А что, это очень плохо?

– Думаю, не очень. То есть в том случае, если действительно гепатит, как хотелось бы думать, причем неопасная форма и своевременно диагностированная. Но что-то более определенное можно будет сказать только завтра по результатам анализов. Тогда назначим ей необходимые лекарства и выпишем.

– А когда мне позволено будет ее повидать?

– Хоть сейчас, но ненадолго, совсем ненадолго. Я сделала ей укол, так что надо отправить ее побыстрее в палату, пока не начало действовать успокоительное.

Санитар уже катил каталку с Эллен к лифту, когда Бен наконец-то ее отыскал.

– Как ты себя чувствуешь?

– Ничего, Бен, не волнуйся, – голос у нее был совсем слабенький.

– Доктор сказала, что переночуешь тут и завтра домой.

– Вот хорошо!

Он склонился над самым ее ухом, шепча:

– Согрею для тебя постель.

– Правда? – глаза ее расширились.

– У меня ключ остался. – Вытащил его из кармана, показал ей, пока каталку устанавливали в подошедшем лифте.

В щель между створками закрывающихся дверей он увидел, что она широко улыбается.

Начал действовать димедрол, и Эллен задремала с ощущением легкости в груди, почти и не вспоминая тот ужас, который ей выпало только что пережить: Джелло больше нет, а Рихард украл его сердце.

Бена охватило странное чувство, когда, вставив ключ в замок, он зажег свет и окинул взглядом знакомую квартиру.

Вот гостиная, где он знает каждый уголок, но там, где они танцевали, теперь навалены ящики из картона. Книжные полки опустели, в буфете не видно фарфора. Она что, решила съезжать?

Прошел на кухню. Полупустая коробочка из-под масла валяется посреди стола. Бен улыбнулся. Вот так-то, стоит генералу уехать с докладом, как армия тут же разбалтывается. Ничего, он быстро наведет порядок.

У телефона все еще висел последний составленный им список посетителей зала, чтобы не перепутать часы. Значит, не хотела снимать. А может быть, Эллен втайне была уверена, что придет день и он вернется. Он уселся на стул, начал набирать номера, словно и не было этих двух месяцев, словно все так и осталось в том состоянии, когда об аварии никому бы и в голову не пришло задуматься, до того все было хорошо.

Он звонил своим клиентам, и все твердили одно: замечательно, что Бен опять на ногах, когда он велит им придти? Обзвонил всех, повесил трубку и тут вспомнил, что предстоит еще один звонок, неприятный звонок, но делать нечего.

Он набрал номер.

– Да? – тут же отозвалась она.

– Это я, Мэрион.

– Отец, Господи ты Боже мой, ты до смерти меня перепугал. Никогда больше так не делай. Скоро тебя ждать?

– Нет, Мэрион, я уже дома.

– Как это?

– Я в Бруклине. Дома. Молчание.

– Ты хочешь сказать: у той женщины?

– Да, Мэрион, именно это я и хочу сказать.

Она глубоко вздохнула, потом начала говорить совершенно бесстрастным тоном.

– Отец, но мы ведь столько уже раз об этом говорили…

– Говорили, Мэрион, конечно, говорили, и больше к этому теме нам возвращаться незачем.

– Но послушай, – продолжала она, не обращая на его слова внимания, – у тебя ведь только что была серьезная и опасная болезнь, травма эта твоя…

– Не надо, Мэрион.

– Нет надо, потому что нельзя, чтобы ты оставался без ухода.

– Ну прошу тебя, Мэрион, не надо!

– А такого ухода, как у меня, ты нигде не получишь.

– Мэрион! – сорвался он наконец. – Если тебе так необходимо ухаживать за младенцем, ляг с кем-нибудь в постель.

Он швырнул трубку, и тут же ему стало стыдно за себя. Рванулся ей перезвонить. Как можно быть таким жестоким с собственной дочерью, пусть даже по существу он прав! У нее свои сложности, она одинока, несчастна, и к нему она проявила всю заботливость, на какую способна. Даже слишком старалась, что и говорить. Он поднял трубку, потом опустил: а, черт с ним. Перезвонит ей завтра.

Перед ним открывалась новая жизнь, он чувствовал себя, словно юноша, готовый к приключениям и страстно их ждущий. Ничто не могло его остановить. Если окажется, что у Эллен гепатит, пусть даже не самая легкая его форма, он ей поможет с этим справиться. Что там гадать, будь что будет.

Бен скинул пиджак, ослабил узел галстука, прошел к себе в спальню. Ничего там не изменилось. И в ванной тоже все на прежнем месте. В аптечке рядом с зубной щеткой и бутылочкой эликсира лежал смятый тюбик – его засохшая зубная паста, – в точности как он оставил тем утром, она только колпачок привинтила.