— Ваш посол знает об этом проекте?

— Уже да, от меня.

Тогда Йорк объявил, что его величество Георг II тоже глубоко и искренне желает мира, ведь именно Англия сделала первые шаги в этом направлении, причем во время своих наибольших военных успехов. Но король должен быть осведомлен о подробностях, которые сам он, Йорк, еще не знает. Впрочем, он напомнил о зависимости Франции от двух императриц, российской и австрийской, и о досаде, которую им доставит перспектива ее мирного договора с Англией. Хотя он и уверен в желании короля Франции, но пока не может углубить эту дискуссию.

Беседа длилась три часа. Себастьян ушел со смутным чувством, что писем Бель-Иля хватило, чтобы заявить о нем как о серьезном собеседнике, но их оказалось явно недостаточно, чтобы побудить Англию к открытию переговоров. [76]

За недостатком мужества, необходимого, чтобы открыто продиктовать свою волю Шуазелю, Людовик XV отправил своего личного посланца в одиночку штурмовать тайные преграды, и только чудо могло спасти его миссию.

В тот вечер Себастьян ужинал вместе с Барбере, весьма приуныв духом.

На следующий день написал маркизе де Помпадур, намекая на лучик надежды. А заодно, поскольку узнал, что французы задержали для досмотра голландское судно «Аккерманн», в которое его Амстердамский банк вложил пятьдесят тысяч крон, просил вмешаться, чтобы уладить это «возмутительное дело». [77]

Граф де Сен-Жермен еще не подозревал о грозе, которая его ожидала.

Сперва нужно было взломать первое препятствие — д'Афри.

Себастьян поручил Бентинку смягчить посла, а Бентинк в свою очередь поручил другим чиновникам Соединенных провинций устроить с ним встречу. Тщетно: посол возразил в намеренно дерзких и двусмысленных выражениях, что слишком хорошо знает Бентинка как человека, способного пойти на попятный, и что его уверения в дружбе к Франции слишком свежи.

Бентинк узнал об этом от своих эмиссаров и передал Себастьяну.

Их встреча была унылой. Оба потягивали портвейн в обществе шевалье де Барбере в гостиной гаагского дома. Мартовское небо оттенка светлого серебра позволяло надеяться на весну, но настроение было зимним. Бентинк сохранял свою природную невозмутимость, но Себастьян уже начинал терять терпение из-за постоянных препон. Барбере довольно метко сострил:

— Сударь, Дон Кихот сражался с ветряными мельницами. Голландия для этого в самый раз подходит. Вы ведь тоже сражаетесь с призраками.

Попытка сближения с д'Афри обернулась даже против самого советника. Два дня спустя Бентинк пришел сообщить Себастьяну:

— Д'Афри заявил Главному Пенсионеру — так в Соединенных провинциях называют премьер-министра — и двум чиновникам Министерства иностранных дел, господину Зелингуланде и графу Хомпешу, что я пытался обмануть его, чтобы втянуть в безумную затею — мирные переговоры с Англией.

— Они сами вам это сказали?

— Нет, но я был извещен. Они ответили, что я таким образом пытался поднять свой престиж, пошатнувшийся в Соединенных провинциях и в Англии. Поверьте мне, мы столкнулись с яростной контратакой Шуазеля.

— Вот лихие ребята! — воскликнул Барбере.

Бентинк, сперва сбитый с толку, расхохотался.

Через три дня прибывший из Парижа нарочный привез Себастьяну запечатанное письмо; он узнал на печати, нетронутой на сей раз, герб Бель-Иля.

«Дорогой друг, покиньте Соединенные провинции, как только сможете. Шуазель дал приказ арестовать вас и доставить сюда в кандалах. Король не воспротивится. Большего сделать не могу.

Ваш огорченный друг Бель-Иль».

Когда Себастьян прочитал послание, Барбере был рядом. Он сразу все понял по лицу своего покровителя. Их взгляды встретились. Барбере налил рюмку портвейна и принес ее Себастьяну. Тот сел, подавленный известием.

— Сударь, — сказал Барбере, — не знаю, что вы сейчас прочли, но вас это явно не обрадовало. Позвольте сказать: в этой стране что-то запахло тухлой рыбой.

— Вы правы, — ответил Себастьян. — Но я все же вытряхну из бочки эту тухлятину.

Был понедельник, 26 марта. Себастьян встал, бледный от гнева, надел свою шубу, потом направился в посольскую резиденцию Франции и попросил встречи с д'Афри. Тот, удивленный дерзостью поступка, принял графа. И сразу же повел себя свысока.

— Сударь, — заявил д'Афри резко, — вы влипли в дрянную историю, скажу — даже очень дрянную, осмелившись написать госпоже де Помпадур и уверить ее в том, что господин Бентинк ван Рооне поддерживает ваш бредовый прожект! Я уполномочен сказать вам, что вы вмешиваетесь в дела, которые вас не касаются, слышите? И я вам приказываю именем короля заниматься вашими собственными делами. Я был слишком добр, принимая вас, но это в последний раз!